Независимая журналистика под давлением: Интервью с Софьей Крапоткиной и Сергеем Смирновым

Перевод интервью на английский язык доступен здесь.

Софья Крапоткина, продюсер медиаплатформы «7x7 — Горизонтальная Россия»

СП: Законы о «СМИ – иностранных агентах» и о «Физических лицах – иностранных агентах» вступили в силу. Есть первые организации и первые живые люди, которые получили этот статус. Пока дело касается почти исключительно организаций, позиционирующих себя как иностранные медиа, работающие на территории России по-русски, вроде «Радио Свободы» и «Голоса Америки», а также журналистов, которые с ними сотрудничают. Однако ничто не мешает властям в России начать трактовать этот вопрос шире и применять его к любым другим журналистам.

Насколько вас и ваших коллег тревожит такая ситуация?

СК: Тревожит, как и любое наступление на свободу слова в России. Изменять правила работы кажется бессмысленным – закон написан таким образом, что стать «иностранным агентом» можно за что угодно, это вопрос исключительно решения регулятора.

СП: Есть ли у вас представление о том, как вы и ваша редакция будете действовать в случае присвоения вам статуса «иностранного агента»?

СК: Насколько мне известно, у редакции нет готового протокола действий на случай присвоения статуса, но здравый смысл подсказывает, что мы будем оспаривать его в суде. И постараемся продолжать нашу журналистскую работу.

СП: Знаете ли вы о случаях, когда кто-то отказался от работы журналистом вообще или от сотрудничества с вашей редакцией, считая риск получения статуса «иностранного агента» для себя недопустимым?

СК: О случаях отказа сотрудничества со стороны журналистов мне неизвестно.

СП: Вообще, что реально нового внесло появление этих законов в практику работы российских журналистов?

СК: На мой взгляд, ничего нового, кроме дополнительных рисков

СП: Как, на ваш взгляд, различаются в этой ситуации давления государства условия работы профессиональных журналистов, сотрудников «традиционных» редакций, и блогеров?

СК: С одной стороны, за небольшими проектами следят не так пристально. С другой стороны, и давить на них гораздо легче. Самыми устойчивыми в этих условиях оказываются небольшие проекты с горизонтальной структурой и удаленной командой.

СП: Легче или труднее приходится блогерам по сравнению с журналистами?

СК: Думаю, сейчас одинаково сложно.

СП: Видят ли профессиональные журналисты разницу в стандартах и подходах, в допустимых приемах и манерах, которые доступны для профессиональных журналистов и блогеров? Если такая разница есть, то как к ней относятся ваши коллеги по редакции?

СК: Есть профессиональные и непрофессиональные СМИ, профессиональные и непрофессиональные блогеры. Сам по себе статус журналиста не гарантирует достойного качества работы. В нашей редакции половину контента производят блогеры, и журналисты нормально к этому относятся.

СП: Видите ли вы возможность продолжать в сложившихся условиях критическое освещение социальных проблем и неприятных для власти сюжетов, не подвергаясь при этом атакам со стороны государства?

СК: Не вижу.

СП: Существуют ли более безопасные стратегии для медиа в этом смысле?

СК: Развивать распределенное управление, работать над краудфандинговыми кампаниями, инвестировать в цифровую безопасность.

СП: В ситуации, когда многие читатели и зрители заявляют, что «вообще избегают плохих новостей», а крупные государственные медиа имеют почти неограниченные возможности бороться за аудиторию при помощи развлекательного контента, каким образом вы стараетесь привлечь и расширить аудиторию при освещении таких «тяжелых» тем, как политические преследования, жестокость полиции, несправедливость судов, тюремной системы?

СК: Наша целевая аудитория – это гражданские активисты и сочувствующие, то есть аудитория с уже сформированным запросом на определенные темы. Мы видим приоритетной задачей качественный рост аудитории (вовлечение, импакт), не количественный. Так что просто продолжать делать свою работу хорошо.

Сергей Смирнов, главный редактор «Медиазоны»

СП: Законы о «СМИ – иностранных агентах» и о «Физических лицах – иностранных агентах» вступили в силу. Есть первые организации и первые живые люди, которые получили этот статус. Пока дело касается почти исключительно организаций, позиционирующих себя как иностранные медиа, работающие на территории России по-русски, вроде «Радио Свободы» и «Голоса Америки», а также журналистов, которые с ними сотрудничают. Однако ничто не мешает властям в России начать трактовать этот вопрос шире и применять его к любым другим журналистам.

Насколько вас и ваших коллег тревожит такая ситуация? Стараетесь ли вы как-то изменить свою повседневную работу, исходя из этого дополнительного риска?

Насколько я знаю, коллеги обсуждают этот вопрос. Конечно, он тревожит журналистское сообщество. В том числе после объявления иностранными агентами наших коллег из регионов. Мне кажется, невозможно, исходя из такого риска, изменить работу, к тому же абсолютно непонятно, как закон будет работать.

СП: Есть ли у вас представление о том, как вы и ваша редакция будете действовать в случае присвоения вам статуса «иностранного агента»? Разрабатываете ли вы заранее какую-то «тактику поведения»? Знаете ли вы о случаях, когда кто-то из ваших коллег отказался от работы журналистом, считая такой риск для себя недопустимым? Вообще, что реально нового внесло появление этих законов в практику работы российских журналистов?

У нас есть примерная тактика поведения. Я думаю, в той или иной мере все это обсуждают. Но на самом деле вряд ли будут какие-то серьезные изменения. Насколько мне известно, никто не говорит о намерении отказаться от работы журналистом. Мне вообще кажется, не стоит этому закону и рискам придавать настолько существенное значение. Ничего о каких-то новых практиках в работе я пока не знаю.

СП: Как, на ваш взгляд, различаются в этой ситуации давления государства условия работы профессиональных журналистов, сотрудников «традиционных» редакций, и блогеров? Легче или труднее приходится блогерам по сравнению с журналистами?

Мне кажется, постепенно грань между блогерами и журналистами стирается. В любом случае есть авторитетные и надежные источники, а есть не очень надежные. Есть СМИ, которым ты доверяешь и про которые знаешь, что они работают по определенным стандартам. Мне кажется, медиаполе в России сформировано и ты понимаешь, что ждать и от СМИ, и от блогеров. К тому же у блогеров практически не бывает собственной информации, они интерпретируют известные факты и в этом отношении скорее приближаются к публицистике.

СП: Учитывая относительно небольшой сохранившийся сектор независимых медиа в России, видите ли вы возможность продолжать в этих условиях критическое освещение социальных проблем и неприятных для власти сюжетов, не подвергаясь при этом атакам со стороны государства? Существуют ли более рискованные и более безопасные стратегии для медиа в этом смысле?

На данный момент да, пока есть возможность освещать такие проблемы. Но в России все так быстро меняется к худшему, что вполне допускаю, что ситуация может измениться из-за атак со стороны государства. Причем эти атаки могут быть самыми разными, в том числе финансовыми. Мне кажется, на данный момент нет стратегии, которая позволила бы обезопасить работу. Ну или просто переставать публиковать критические материалы.

СП: В ситуации, когда многие читатели и зрители заявляют, что «вообще избегают плохих новостей», а крупные государственные медиа имеют почти неограниченные возможности бороться за аудиторию при помощи развлекательного контента, каким образом вы стараетесь привлечь и расширить аудиторию при освещении таких «тяжелых» тем, как политические преследования, жестокость полиции, несправедливость судов, тюремной системы?

Ну, мы тоже стараемся расширять повестку, но не за счет развлекательного контента, а за счет других общественно значимых событий типа пандемии. На самом деле в России общественно-политическая жизнь сосредоточена вокруг судов, запретов, уголовных дел и нарушений прав человека, так что в любом случае эти темы становятся ключевыми в повестке, и у нас как раз конкуренция со стороны других независимых (а иногда и государственных) СМИ.

Данная статья отражает мнение автора, которое может не совпадать со взглядами Института Кеннана.