Цифры войны

С момента величайшего преступления в истории постсоветской России прошло два года. За это время россияне погрузились не только в пучину действительно беспрецедентных санкций, но и в беспримерный океан лжи, которой на каждодневной основе пытаются (и не без успеха) подменить их собственную реальность. Годовщина, однако, удачный момент, чтобы подвести промежуточные итоги. Сверить часы. Где мы находимся?

Move like a Gauleiter

«Война — это мир. Свобода — это рабство. Незнание — сила». Будь на каких-нибудь скрижалях начертаны темным наречием важнейшие заповеди российской пропаганды, они бы наверняка сводились к этой приевшейся цитате из Джорджа Оруэлла. Что поделать, как десятилетиями не меняются кабинеты руководства (в коридорах власти до сих пор можно обнаружить и совковые ковры, и совковые «стенки» вместе с разной другой соответствующей антуражу мебелью), так не меняются и привычки такого руководства. Не меняется этот будто передаваемый по наследству — то ли в конвертах, то ли в перманентном аутотренинге — удивительный образ мышления. Десятилетиями российские «патриоты» спорят с жителями балтийских стран об оккупации последних и до сих пор делают удивленные глаза: какая такая оккупация, мы же вам столько всего понастроили! Их не очень интересует, что возведение в Линце моста Nibelungenbrücke вряд ли отменяет историю аншлюса, а администрация польского Нижнесилезского воеводства, находящаяся в городе Вроцлав, не поминает Гитлера добрым словом за возведение здания, в котором, собственно говоря, находится. Люди словно не могут понять, что оккупация, агрессия и война не излечиваются девелоперскими проектами, циклопическими электростанциями или фестивалем среднерусской урбанистики в разрушенном Мариуполе.

В своем стремлении продемонстрировать гражданам, что война нисколько не отменяет традиционный для отечественной пропаганды вектор «жить стало лучше, жить стало веселей», российские власти на фоне закручивания ими последних политических гаек проявляют недюжинный количественный энтузиазм. Льются рекой гробовые выплаты, вводятся новые и повышаются имеющиеся социальные выплаты, пухнет госзаказ, — и на фоне ускоряющейся, но старательно игнорируемой инфляции государственные деятели неустанно заявляют о великих статистических достижениях. «Россия стала 5-й экономикой мира», — обращаются они к презираемой все прочее время позиции международных институтов; в подтверждение неоспоримого величия приводятся все новые цифры экономического роста (называются то 3,5, а то и все 4%) и все новые невыполнимые обещания (1000 самолетов к 2030 году — притом что страна в год производит 12). Взбодритесь, товарищи. Впереди непременно светлое будущее, посмотрите, как похорошела Москва при Сергее Семеновиче.

И вроде Москва-то похорошела, странно с этим спорить, — но дьявол, незаметный российским политикам, давно перестал прятаться по углам и дан гражданам в ощущениях, а заинтересованным исследователям — в совершенно открытой статистике. Стала ли Россия пятой экономикой мира и первой экономикой Европы? По подсчетам Всемирного банка — да, но вот по подсчетам Международного валютного фонда — нет (здесь Германия по-прежнему впереди нас); более того, если полюбопытствовать не абсолютными, а относительными показателями, то можно заметить, что доля России в мировом ВВП (причем в тех же расчетах по паритету покупательной способности) сейчас даже меньше, чем в 2000 году (тогда — 3,07%, сейчас — 2,89%). А ведь в 2008 году эта доля достигала 3,71% и даже в 2013-м была довольно приличной (3,54%); однако потом во всю мощь проявился путинский «ценностный поворот», — и в то время как мировая экономика за десятилетие выросла на 33,8%, российский ВВП сподобился лишь на 12,6% — на уровне, по гамбургскому счету, откровенного топтания на месте. Экономисты прогнозируют, что к концу десятилетия доля России в мировой экономике снизится до 2,58% — уровня, достойного «сверхдержавы», строящей «новый мировой порядок» через битву за ресторан «Бревно» в городке Авдеевка. Для сравнения, доля Индии в мировой экономике за последнюю четверть века практически удвоилась (с 4% до 7,5%), доля Индонезии выросла с 1,95% до 2,5%, да и Турция уверенно нарастила свой масштаб с 1,36% мирового ВВП до 2,07%.

Безусловно, ввиду пропагандистской заинтересованности в бодрых экономических показателях казенные специалисты предпринимают все усилия для того, чтобы все чаще появляющаяся «новая методология» давала цифры пооптимистичнее. Скажем, россияне могли не заметить, но их реальные располагаемые доходы в 2023 году стремительно выросли, оказавшись даже лучше правительственного прогноза роста (обещали 4,6%, а вышло 5,4%)! Да, конечно, если пересчитать в долларах, никакого роста не будет даже и близко: в 2022 году среднегодовой курс был на уровне 69 рублей, а в 2023 году — не ниже 85; таким образом, в 2022 году россиянин в среднем располагал примерно 656$ в месяц, а в 2023-м — 591$. Впрочем, гражданам не уставали напоминать, что считать в долларах — занятие от лукавого, а экспортно-сырьевая ориентация значительной части экономики — «частность, которая к общему делу не имеет никакого отношения». Храните деньги в сберегательных кассах, доверяйте только официальной информации, — и она, конечно, изменится в необходимую сторону, если вы вдруг ощутите некоторое беспокойство. Эксперты еще до войны били тревогу по поводу постоянного пересмотра макроэкономической статистики (удивительным образом, исключительно в направлении улучшения ключевых показателей), а сейчас-то, когда все больше данных вполне официально начинает скрываться, преображение цифр становится едва ли не рутиной, ведь статистическая информация может иметь «геополитическое значение», а значит, для собственных граждан не предназначена.

Война и мир

За два года россияне, безусловно, устали от войны: соцопросы показывают, что показательные казенные спектакли, призванные убедить всех в том, что «99% граждан оказывает деятельную поддержку СВО», не работают и смотрятся дешево даже на фоне и без того потасканных государственных пропагандистов. За прошедшие годы доля людей, которые отменили бы решение о начале войны, увеличилась практически в полтора раза — с 28% в марте 2022-го до 37% в январе 2024-го. В ноябре прошлого года процент граждан, выступающих за мирные переговоры, впервые с начала войны превзошел показатель «ястребов» — сторонников продолжения военных действий; при этом все больше россиян (74% в конце 2023-го года против 67% в мае 2022-го) поддержали бы завершение «операции» хоть завтра, а единственная возрастная группа граждан, где доверие к официальным данным о войне встречается чаще недоверия, — это респонденты глубоко пенсионного возраста.

Это недоверие легко объяснить: наряду с сокрытием экономической статистики российские власти более всего беспокоятся, как бы обществу не стали известны цифры военных потерь, а значит, комментируют войну только с одной стороны — собственно говоря, украинской. Количество, да и качество соответствующих высказываний в первый же год стали напоминать лучшие образцы северокорейской пропаганды: к примеру, если верить всем официальным сообщениям, то за один только июнь 2023 года российская армия должна была уничтожить всю группировку ВСУ, задействованную в знаменитом «контрнаступлении», включая подразделения, еще не вступавшие в бой. Число жертв среди россиян при этом замалчивается: беспокойство по поводу реакции населения с самого начала авантюры на Донбассе было настолько очевидным, что Путин еще в 2015 году засекретил потери личного состава минобороны «в мирное время в период проведения специальных операций». Неофициальные данные, весьма приблизительные и основанные исключительно на подтверждении через открытые источники, уже сейчас называют цифру как минимум в 43 тысячи убитых — это почти на порядок больше, чем потери российской армии в ходе Первой чеченской войны (от 4 до 5,5 тысяч убитых), и почти в три раза больше, чем данные безвозвратных потерь в Афганистане (около 15 тысяч убитых). Обе кампании нанесли чудовищный удар по психологическому состоянию российского общества; последствия украинской катастрофы, вероятно, еще только предстоит осознать. 

На фоне тревожности, растерянности и страха, за два года стимулированных как минимум трижды (началом войны, проведением мобилизации и беспрецедентным в истории страны военным мятежом), неудивителен и демографический провал. Наряду с миграционным оттоком населения (только после решения о мобилизации из страны уехало не менее 700 тысяч человек; и, пусть многие из них впоследствии вернулись на родину, масштаб цифр все равно характерен) начался и естественный спад, объясняемый как буквальным отсутствием мужского населения, так и неясными перспективами деторождения в воюющей стране. Итоговое число рождений в 2023 году будет близко к антирекордным показателям 1990-х годов, и в дальнейшем спад только продолжится. Как можно строить будущее, убивая новые поколения, — вопрос во многом риторический, но, кажется, для российских властей совершенно не очевидный. Характерны данные совместных исследований ВЦИОМ и Института психологии РАН: молодые россияне все больше подвержены депрессии и тревоге; соответствующие показатели на протяжении последних двух лет систематически превышают прежние уровни. Так, в сентябре 2023 года клинический уровень симптоматики депрессии, по самоотчетам респондентов, наблюдался у 71% молодежи в возрасте от 18 до 24 лет.

Перед лицом апокалипсиса

Безусловно, массированная государственная пропаганда на какое-то время заставляет россиян забыть о том откосе, по которому вдруг покатилась страна. Дефицит бюджета в 3 трлн рублей? Всегда можно сказать, что это 1,8% ВВП, хотя в отношении бюджета как такового размер дыры становится куда более ощутимым — уже на уровне 10%. Финансирование «новых территорий» в размере 1 трлн рублей в год? Так на святое же дело деньги уйдут, зачем пересчитывать, чего обычные россияне недосчитаются (РБК приводит данные, что за два года число россиян, утверждающих, что зарплата не закрывает их основные потребности, увеличилось практически вдвое). Главное — забить эфир пафосными мероприятиями, а в них Россия вдруг перестала ощущать какой-либо недостаток: тут тебе и выставка «Россия» продолжительностью в несколько месяцев, и Фестиваль молодежи, и спортивные соревнования, призванные заменить то ли Олимпиаду, то ли чемпионаты мира, на которые нас по понятным причинам звать перестали. Гражданам, безусловно, следовало бы задаться вопросом то ли в стиле Донна («по ком звонит колокол»), то ли в стиле Гайдая («а за чей счет банкет»); ответ, правда, будет одинаковым: нынешний пир духа осуществляется только и исключительно за счет их собственного (и стремительно отменяемого) будущего.

Россиянам предлагают уверовать в то, что милитаризация экономики решит все вопросы. Но в зоне боевых действий, только по официальным оценкам, находится более 600 тысяч человек, и дело даже не в том, что они вырваны из мирной жизни, а в том, какими они в эту жизнь вернутся. Война делает не только вдов, но и огромное количество израненных, психически травмированных и просто душевнобольных людей, — и уже сегодня очевидно, что возвращение их домой будет связано с болезненной и непростой адаптацией к собственному «вчера». Коснется эта адаптация не только самих военнослужащих и мобилизованных, но и их семей, друзей, работодателей — всех, кто окажется вовлечен в общение с человеком, чьи представления о жизни серьезно изменились. В 2023 году российское адвокатское объединение «Травмпункт» указало, что в стране впервые за десятилетия выросло количество убийств и покушений на убийство; будь жив американский политолог Тед Гарр, он заметил бы, что это логично: чем больше оправданий и объяснений насилия окружает человека, тем более допустимым становится подобное насилие. В 1976 году исследователи, изучившие опыт примерно 110 государств в течение XX столетия, пришли к выводу: в большинстве воевавших стран по окончании боевых действий произошел существенный рост числа убийств. Россию это уже затронуло: в 2023 году почти в десять раз выросло число судебных процессов, связанных с обвинениями военных в убийстве вне зоны боевых действий. Масштабная амнистия уголовников, склонных к совершению тяжких преступлений и до их участия в войне, точно не улучшит ситуацию с преступностью.

Эмпирические исследования экономистов показывают, что военные расходы снижают темпы экономического роста (их увеличение на 1% замедляет рост на 0,3%), а краткосрочный перегрев экономики нисколько не отменяет последующего структурного шока, связанного с реконверсией. Один раз гонка вооружений и бесконечное производство «пушек» уже сгубили советскую экономику; сегодня то ли неумение, то ли нежелание учиться на собственных ошибках заставляет власти заявлять, что рост, основанный на ипотечном пузыре, нефтегазовом экспорте и оборонном госзаказе, может обеспечить устойчивое общественное развитие. Российское министерство финансов в конце 2023 года отчиталось: в бюджете-2024 доля расходов на национальную оборону составляет 28,3%, а вместе с затратами на «национальную безопасность и правоохранительную деятельность» показатель составляет почти 37,2%. Это, безусловно, рекордный показатель, и совсем не со знаком плюс. Россия в принципе не может выдержать военно-технической конкуренции в области обычных вооружений ни с ЕС, ни тем более с США: в этом честно признавался не кто-нибудь, а Дмитрий Медведев, ныне первый ястреб на русской деревне; зачем в таком случае ввязываться в очередное перепроизводство танков, бронетранспортеров и боевых машин, ясно, наверное, только тем функционерам, которые смогут привычно «освоить» поток финансирования с последующей конвертацией БМП в «майбахи» на Кузнецком мосту. 

Перуанский экономист Эрнандо де Сото, описывая в 2002 году систему, ранее сформировавшуюся в его стране, назвал ее меркантилистской; главными чертами этой переупаковки европейских идеалов XVI века, по мнению де Сото, стали склонность к перераспределению (а не умножению) национального богатства, чрезмерная бюрократизация и неустанное ограничение рыночных механизмов кумовством, коррупцией и монополиями, изображающими хорошую мину при плохой игре. Следствие перуанского «меркантилизма» XX века — разбухание государственного колосса на фоне его общей неэффективности и доминирования черного рынка. Увы, Россия уже сейчас будто повторяет латиноамериканский опыт. С одним, правда, исключением: Перу никогда не устраивало такой военной авантюры, как крымско-донбасские приключения Владимира Путина.

Публикации проекта отражают исключительно мнение авторов, которое может не совпадать с позицией Института Кеннана или Центра Вильсона