Дом, который построил

Российское вторжение в Украину спровоцировало глобальную миграционную катастрофу во всем мире. Почти 14 миллионов граждан Украины были вынуждены бежать из страны. Более миллиона человек покинули Россию, убегая от репрессий и мобилизации. Основные направления миграции — Польша, Румыния, Молдова, Словакия, Чехия и Германия. Со времен Второй мировой войны это крупнейший кризис такого рода.

Столь массовое переселение людей вызвало колоссальные проблемы с жильем: расселять такие масштабные потоки приезжающих беженцев оказалось просто некуда. Эти проблемы европейские государства начали решать с помощью новейших строительных технологий, придуманных и предложенных латвийским бизнесом — с русскими корнями. 

Роман Супер встретился в Риге с предпринимателем и изобретателем Геннадием Бакуниным, чье ноу-хау помогает тысячам беженцев в Европе прямо сейчас.  

Твой бизнес — это унаследованное занятие? Ты сын предпринимателей?

Я сын ученых. Отец — известный физик в области турбулентности и физики плазмы, работал в «Курчатнике». Мама — теплофизик, училась в МЭИ.

Тебя тоже готовили к науке?

Я с шести лет знал, что стану физиком, потому что у нас в семье свирепствовала пропаганда науки. Вариантов других даже не было. Именно это рассорило меня с родителями. Сначала я ушел из дома, затем бросил МИФИ на втором курсе. 

Ты без высшего образования?

Без. Я просто бросил нелюбимый институт и пошел работать. Мне очень повезло с первым работодателем. Я попал к человеку, который тоже учился в МИФИ. Он владел большим количеством коммерческой недвижимости, и ему хотелось помогать молодым интересным ребятам. Он взял меня помощником руководителя на одну из промзон — сдавать в аренду офисы-склады, рулить строительством новых складов, обслуживать территории и так далее. Я в это втянулся и проработал там 10 лет.

Образование ты получал на промзоне, получается.

Да. У нас на одной из промзон было подобие цеха, где можно производить всякие деревянные штуки. Владелец этой компании — обладатель более чем 40 патентов. Половина из них засекреченные советские, а с десяток на тот момент были связаны с новыми строительными материалами на основе дерева. Мы стали делать маленькие домики. И с работодателем Антоном оформили свой первый патент на складной дом. Этот патент пролежал год, после чего мы решили сделать прототип. Причем без всяких ноу-хау: просто возьмем наши панели, возьмем петли от ворот, скрутим эту штуковину, вставим туда дешевые окна и сложим-разложим. Нам было по-мальчишески интересно понять, реально ли то, что на бумажке, воплотить в жизнь. 

Реально?

Этот прототип получился. Мы его складывали, раскладывали… и оставили на год стоять. Я съездил в Латвию, узнал, что здесь есть схема стартапов, по которой можно переехать в Европу. И вот тут у меня мозги зашевелились, потому что, когда управляешь недвижимостью, зарплата растет медленно, а в Европу я с детства хотел: там мы часто с родителями бывали и даже жили. И вот я в какой-то момент «смэчил»: складные дома могут быть стартапом. Пришел к Антону и попросил забрать патент. Антон отдал. 

А почему ты жил в Европе в детстве?

Отца в 2003 году пригласили в Голландию. Мы всей семьей переехали туда. А потом мы переехали в США, и я там окончил обе школы — российскую и американскую. Вернулись в Россию. И в России — нелюбимый МИФИ, промзоны, патент на складные дома.

Что собой представлял этот проект складных домов? В чем тут невероятная уникальность?

Это называется «трехобъемный складной дом», то есть один объем вкладывается в другой и в третий.

Матрешка?

Матрешку мы потом придумали тоже. Там детали друг в друга вкладываются. Но первым был «чемодан», где детали перевязаны между собой петлями. То есть дом именно складывается.

До тебя так никто не делал в мире?

Это абсолютно новое ноу-хау. Такого никто не делал. В 2008 году был огромный тренд на дома из морских контейнеров. Бэушные морские контейнеры стоили очень недорого. И в Америке, и в России люди пытались с ними что-то делать, оббивать их чем-то, утепляли, чтобы эту коробку было легко возить. Но у всех была проблема: когда ты этот контейнер, например, утеплил, у тебя внутри очень мало места, он очень узкий и не очень высокий. Получается ощущение как от «хрущевки», только связь еще хуже ловит там, потому что он железный. Плюс ты никогда не можешь вытравить из него всю ржавчину. Много недостатков. Отсюда пошла мода на модульные дома, когда делается что-то контейнерообразное. Но модульные домики — это модульные домики, а хотелось все-таки уйти туда, где нет этого сложного монтажа, нескольких дней работы на объекте, размещения рабочих на ночлег и борьбы с их дебошами. Хотелось, чтобы ты пришел и сам эту коробку разложил фактически. Мы хотели простоты. Так и придумалась раскладная версия. 

А ты тогда уже понимал, что это супернасущная технология? Что будет большой спрос на эту простоту?

Нет, просто был челлендж для ума. Я в тот момент вообще не понимал, как бизнес устроен. Что есть какая-то аудитория с запросами. Я это понял гораздо позже. Уже даже когда стартап появился.

Почему ты выбрал Латвию для реализации проекта?

Я приехал сюда, в Ригу, и мне очень понравился город, я прямо кайфанул.

А почему ты в России не захотел развивать этот бизнес? 

Потому что в России страшно бизнес развивать. В России пересекаться с полицией страшно. Всегда, даже если ты ничего плохого не сделал, найдется способ, чтобы тебе что-нибудь оформили «хорошее». Мне всегда это было очень дискомфортно. И я искал спокойное место. Поэтому я сделал презентацию своего стартапа и отправил латышам. И уже в феврале 19-го мы с другом Сергеем, которого, кстати, тоже выгнали из МИФИ, подали документы на открытие компании в Риге. 

Бюрократически это сложно было сделать?

Мы сделали это за десять дней. Показали запатентованный проект, открыли компанию, получили ВНЖ как стартаперы из России. Получив ВНЖ, мы побежали открывать счет. Естественно, ни один местный банк нам с нашими складными домами не открыл счет. Так мы узнали про волшебный мир Revolut и Wise — необанкинг.

Что собой представляла твоя компания в тот момент?

Деревянный складной ящик, я, мой коллега Сергей. И карточка Wise, на которой нет никаких денег.

Ну, неплохо.

Я нашел европейского инженера по фамилии Иванов, который доработал нам проект надежных петель для складных домов с расчетом на многократное складывание. И дальше я начал судорожно искать, кто бы мог стать нашим первым производителем, сделать прототип домика, чтобы не строить свой цех, не тратить еще год-полтора на запуск. В Латвии порядка ста компаний занимаются производством модульных домов, 60 из них — это те, с кем я связался, потому что остальные 40 по показателям были в очень плохом состоянии, из них в 20 я съездил, три мне понравились, и с одной компанией у меня случился коннект. И так удачно совпало, что именно владелец этого завода производит материал, для нас самый важный, — массивные деревянные панели CLT. Осенью мы сделали свой первый домик в Латвии. Он был классный и красивый. Мы поставили его на берегу Балтийского моря.

Он кому-то понравился в Латвии?

Мы стали всех приглашать. Но никто не ехал. Латыши говорили, что у нас дизайн какой-то х**венький. Я, конечно, огорчился. Ни одно латышское издание о дизайне не захотело проект рассматривать. И я стал отправлять наш проект западнее. Голландцы, немцы нам ответили: о, классно, нам нравится, интересно. О нас стали писать европейские издания. К этому моменту я понял, что нужно определиться с целевой аудиторией, и мы пошли по трем направлениям: сфера туризма, кемпинги и беженцы.

Твои домики сразу пригодны для жизни? И для туристов, и для дауншифтеров, и для людей, которые от чего-то бегут?

В домах по умолчанию есть все коммуникации, кухня, санузел, их можно хоть в самолет загрузить, выгрузить в Африке, разложить, и вот тебе жилье готовое. Подцепи источник воды, поставь ведро для канализации — готово.

Ты уже тогда, в самом начале, думал про беженцев?

Я думал об этом, но с опаской. У меня было ложное ощущение: кто захочет вообще с этими русскими строителями связываться? Кто традиционно оказывает помощь беженцам? Французы, немцы, британцы. Русские? Вряд ли. Мы были уверены, что мы в этот мир не пролезем, не светит нам это.

Так ты сделал ставку на кемпинги.

Да, мы начали рассылать предложения. Отклик зимой был очень плохой, потому что многие кемпинги закрываются наглухо. А потом начался ковид. И всё остановилось вообще. Стало ясно, что нужно как-то менять стратегию поиска клиентов. Тогда мы начали искать торгового представителя в Германии, во Франции, в Великобритании. И мы нашли в Германии очень классного немца, который с нами до сих пор, хотя он продал на данный момент всего один дом.

За сколько?

1000 евро за квадратный метр — сезонный домик. Домик стоит 22 тысячи евро. Маржинальность 20%.

22 тысячи евро, и в нем все готово для того, чтобы человек жил?

Да.

Если ты его ставишь в то место, где есть подключение канализации и электричества…

То через три часа ты можешь сидеть смотреть футбол на своем телевизоре. Разложить этот дом могут два мужика и кран, который его выгружает.

Твой немецкий представитель продал дом в Германию?

В Холленбек. Это пригород Гамбурга. 

Честно говоря, пока всё, что ты рассказываешь, — это боль, стресс и риски. И один проданный домик.

Три года боли, можно это так назвать. В конце второго года, правда, был прорыв. Американский блогер смонтировал короткий видеоролик о нас, и это сделало нас очень популярными. Нас опубликовали во всех крутых журналах по архитектуре. А потом и в Daily Mail, Le Figaro, Business Insider. Был месяц, когда я только и делал, что отвечал на запросы журналистов. Это принесло нам пару тысяч запросов на домики. Но качественных там было не очень много, потому что наше позиционирование хромало. Ровно через три года боли случился прорыв: наш немецкий представитель сказал, что смог заинтересовать один из муниципалитетов Северной Германии. Нижняя Саксония захотела наши домики купить в большом количестве — для размещения беженцев.

Война в Украине уже началась к тому моменту? 

Да. Но изначально речь шла о беженцах из Афганистана и Сирии, которые осели в Германии. Их некуда расселять. Сейчас к ним присоединяется огромное количество беженцев из Украины. Это похоже на коллапс. Поэтому нужны домики. Для этого специально начали расчищать старые футбольные поля, чтобы было куда поставить разные коробочки и всех беженцев селить туда. У нас было несколько серий переговоров с муниципалитетом в Нижней Саксонии, в результате которых нам сказали: «Да, техническое решение отличное, ваши цены хорошие, ваш дизайн хороший».

Сколько беженцев приезжает в Нижнюю Саксонию ежемесячно?

200 человек в месяц. Правительство уже не знает, что с этим делать. Жители муниципалитета стонут, им, конечно, не сильно нравится такой приток людей, но у муниципалитета есть обязательство перед федеральным правительством. Есть квота беженцев, и с этим нужно работать. Даже если жильцы не слишком довольны. Нужно находить свой внутренний баланс, договариваться. Наши дома помогут решить часть проблем. Сейчас у нас договоренность с правительством на 660 тысяч евро. Это будет пробная партия домиков.

Немецких чиновников, с которыми вы вели переговоры, смущает русскость твоей компании?

Меня шокирует, что им очень нравится, что я из России. Латвийские строительные компании часто обманывали немцев качеством, сроками, гарантийным обслуживанием. Поэтому им очень нравится мое происхождение. Прямо сейчас мы разговариваем еще с тремя разными муниципалитетами на эту же тему. Как только ты пробиваешь один, все остальные сразу же намного легче реагируют — они просто начинают клонировать этот запрос, потому что ты решаешь проблему одного муниципалитета, а проблема у всех одна и та же.

Беженцы?

Беженцы. Очень. Много. Беженцев. Не только ближневосточные, но теперь и украинские. И российские. Мы сейчас дружим с тремя разными заводами, на которых мы сможем качественно каждые 8 недель выпускать 20 домов.

Я знаю про ребят, которые тоже профессионально занимаются домами для беженцев. Эти дома производятся на 3D-принтерах. Это ваши конкуренты?

Эти ребята из Америки. Дома они действительно печатают на 3D-принтере. Я смотрел в сторону 3D-принтинга домов. Меня очень сильно оттолкнуло отсутствие в этом экологичности, потому что 3D-принтинг — это бетон. Производство одного куба бетона выделяет 400 кг СО2. Куб древесины хранит в себе почти 1000 кг CO2, впитанных живым деревом из атмосферы. Я бы не хотел связываться с бетоном. Если бы можно было делать пластиковые дома, например, из переработанных покрышек и печатать их, я бы заинтересовался.

Латвия, как и остальные страны Балтии, прекращает выдавать виды на жительство (за редкими исключениями) людям с российскими паспортами. Что это значит для тебя и что это значит для Латвии? 

Для меня — пока не знаю. В законе сложная терминология. Информационный фон ужасный, реакция на него политическая — тоже ужасная, истерическая. Самым плохим вариантом решения проблем будет вышвырнуть из страны всё русское. Потому что проблем это только добавит. В Латвии около 10 тысяч русских людей с временным видом на жительство. Эти люди платят налоги, а налоги здесь большущие. Эти люди здесь что-то создают. В каждом втором стартапе, которых здесь 400, работает много русских, особенно айтишников. Эти стартапы привлекают инвестиции, и, если им начнут говорить: поздравляю, у вас с апреля, с мая, с июня все уезжают, — стартапы будут уезжать со своими инвестициями в другие страны. Будет возникать вакуум. Из Латвии всегда талантливые умные латвийцы переезжали в Западную Европу на хорошую зарплату, но это компенсировалось притоком россиян, белорусов, украинцев, которые работали усердно, ценили то, что они могут находиться в Европе и перемещаться по ней, получали удовольствие от жизни, это было для них win-win. Хорошие условия, интересная работа в западной стране. Сейчас этого не станет, и возникнет вакуум, новых специалистов не будет, все, кто может, уедут. Не знаю, что будет с Латвией. Денег-то не останется.

Какой у тебя дальнейший план? Понимаю, что горизонта планирования сейчас в принципе быть не может, но все-таки.

Буду захватывать больше немецкоговорящие страны, потому что первые шаги позволяют развернуться там. Потом — Великобританию и Ирландию. Очень хочу захватывать США, только для этого там надо жить, а я не хочу.

А Россию будешь захватывать?

Я всегда думал так: о, Россия, доступные ресурсы, дешевая рабочая сила, можно делать круто, а оказалось, что ресурсы не такие доступные на старте, а рабочие совсем не мотивированные. В прошлом году мы сделали один дом в России. Вышло так же дорого, как и в Латвии, только не так круто. Рынок огромный, да, но в Россию больше не хочется. Жить там не хочется. Работать там не хочется. Мне не нравится московская еда, мне не нравится московский воздух, особенно не нравится московский пафос. Очень многие в Латвии говорят: «Ты зачем переехал? Москва — это страна возможностей». Наверное. Но я как-то не проникся московскими возможностями. Я проникся пляжным волейболом на Балтике. Во мне очень плохо развита денежная жадность. Она очень нужна, если ты хочешь делать бизнес в России.

Там ты заработаешь гораздо больше, но будешь страдать?

Да.

Звучит так себе.

Ну вот именно.

Публикации проекта отражают исключительно мнение авторов, которое может не совпадать с позицией Института Кеннана или Центра Вильсона.