На прошлой неделе в Российской Федерации отмечали День любви, семьи и верности. Россия начала праздник ракетной атакой на гражданские здания в украинских городах: одна из ракет разрушила корпус киевской детской больницы, погибли три ребенка и десятки взрослых.

Вечером праздник любви и семьи продолжился. Судья 2-го Западного окружного военного суда Юрий Массин вынес приговор Жене Беркович и Светлане Петрийчук по делу об оправдании терроризма (часть 2-я статьи 205.2 Уголовного кодекса). Приговор — по 6 лет колонии общего режима. Осужденные за спектакль «Финист ясный сокол» режиссер и драматург выйдут на свободу в мае 2029 года. 

Нет, я ни в коем случае не уравниваю убийство российскими военными украинцев с решением российского суда, пусть и невероятно жестоким. Но и то и то другое совершено преступным государством. Государством, которое насилует людей каждый день. Государством, само существование которого сегодня основано на возведенной в политический и практический принцип жестокости. 

В самом первом монологе спектакля «Финист ясный сокол» героиня говорит: «Наши мужчины лучше всего умеют делать три вещи: критиковать, давать советы и навешивать чувство вины». Навесить чувство вины на Беркович и Петрийчук у суда не получилось — они не признались в том, чего они не совершали. Получилось только наказать, как и принято у «наших мужчин». Они — насильники в погонах разных цветов — хорошо чувствуют, откуда может вырасти несогласие с их миром жесткого доминирования. Именно поэтому талантливый и умный спектакль об обреченности российских женщин, вынужденных выбирать между эгоистичными «нашими мужчинами» и боевиками ИГИЛ, становится объектом уголовного преследования. Конечно, Беркович и Петрийчук ни в чем не виноваты. «Финист ясный сокол» предупреждает об опасности терроризма, и потому государство-террорист отправляет за решетку его создательниц, обвинив их в пропаганде терроризма.

«Трудно дышать», «душит ненависть», «слова закончились», «могу только плакать», — так пишут и говорят многие, узнав о приговоре. Совершенно естественные чувства. Вот только им нельзя поддаваться, потому что в результате можно начать жалеть себя и забыть про тех, кто реально нуждается в помощи. Мы — те, кто находится на свободе и в безопасности, — должны сохранить рациональность и готовность действовать. Потому что сделать можно многое: писать Светлане Петрийчук и Жене Беркович (и другим политзаключенным), помогать родным Жени и Светланы — им эта помощь сейчас нужна как никогда.

Но еще нам нужно спокойно — насколько это возможно сейчас — разобраться в том, что же именно произошло, и в том, что будет происходить дальше.

Впервые в истории России людей театра осудили за результат их профессиональной деятельности. За текст и постановку. Это беспрецедентно. Не за творчество судили Кирилла Серебренникова. Его и других фигурантов дела «Седьмой студии» обвиняли в хищении бюджетных средств. Но обвинений в создании подрывных спектаклей почти не было даже во времена Большого террора. Всеволода Мейерхольда репрессировали не потому, что его эстетика была чужда новому духу времени, сталинскому имперскому классицизму. Его обвинили в том, что он «являлся кадровым троцкистом, активным участником троцкистской организации, действовавшей среди работников искусства, агентом английской и японской разведок и вел шпионскую и подрывную работу». Здесь даже нет слова «театр». Тут скорее нужно вспомнить великого украинского режиссера Леся Курбаса, который был признан виновным в том, что «состоял в контрреволюционной военной организации», был ее руководителем в театре «Березиль», «использовав ее для националистической пропаганды, концентрировал у себя контрреволюционные элементы, воспитывал кадры в националистическом духе».

Но нет, оказывается, нынешние дотошнее тогдашних: «Петрийчук и Беркович вступили в предварительный преступный сговор, разработали план совершения запланированного преступления, распределив между собой преступные роли… Преступная роль Светланы Петрийчук заключалась в предоставлении пьесы актрисам, осуществлении контроля на репетициях за правильностью произношения и последовательности актрисами текста пьесы».

«Финист ясный сокол» стал предметом пристального изучения следствием и судом. Пьесу подробно цитировали, процесс создания спектакля и даже механизм продажи билетов обсуждались в деталях, потому что пьеса и спектакль выступили в роли орудий совершения преступления. И это бесценный опыт для карательных органов и страшная угроза для всей культурной сферы в России, — причем неважно, условно независимой или совершенно сервильной, налепившей на свои лбы букву Z. Судья Массин, прокурор Денисова и эксперты-деструктологи сняли с ящика Пандоры крышку. В этот ящик лучше не заглядывать, потому что там нет дна.

70 лет назад символом политической бдительности стала разоблачившая «врачей-убийц» кардиолог и агент НКВД Лидия Тимашук. Сегодня это Владимир Карпук, молодой актер, лишенный элементарной рефлексии, и лгун. Его бизнес-модель куда продуктивнее. Можно не состоять на службе в органах. Теперь любой, кому кажется, что его карьера не сложилась по чьей-то вине, каждый, кто обижен на своего худрука или претендует на чье-то место, может добиться славы, профессионального роста и творческого успеха с помощью доноса. Армия стукачей и анонимных свидетелей будет расти, в любом самом патриотическом произведении можно будет увидеть подрыв основ, жабы и гадюки современного российского театра сольются в невиданной прежде камасутре. 

Но, конечно, это все коснется не только театра, — просто именно театр, как некогда самая свободная сфера искусства, подвергся самым жестоким репрессиям. Государство-террорист может особенно не беспокоиться о цензуре. Российское искусство вступает во времена невиданной прежде самоцензуры или очень тонких и потому непрочитываемых намеков. Может быть, главным инструментом цензуры станет суд, что куда эффективнее, чем работа какого-то нового Главреперткома или отдела по контролю за репертуаром в министерстве культуры.

Цена всем этим инновациям в российской культурной политике — 6 лет жизней Жени Беркович и Светланы Петрийчук.

Публикации проекта отражают исключительно мнение авторов, которое может не совпадать с позицией Института Кеннана или Центра Вильсона.