Будущее

Путин победил?

Путин победил. Хотя бы внутри России и временно. Хотя бы уже потому, что гипертрофированная подозрительность подорвала доверие не только к любой российской оппозиции, но и к гуманистическим аргументам тех, кто против войны и пытается поговорить с теми, кто за или придерживается нейтралитета. 

«Особая русская правда», годами навязываемая кремлевскими медиа, создала для россиян прочную защиту аргументами и мифами от страшной реальности. И, как показывают свежие исследования российского общества, пропаганда не проигрывает даже тогда, когда российские войска откатываются обратно к российской границе.

Все годы путинского режима государственная пропаганда имела две функции: условно назовем их инструментальной и идеологической. Первая отвечала за легитимацию законов и циркуляцию выгодных Кремлю идей. К таким относились законы об иностранных агентах и атаки на оппонентов власти. Вторая помогала выстраивать костяк маломальской идеологии, с мифами об историческом прошлом, скрепами «традиционных ценностей» и ежечасной демонизацией Украины, Грузии и других постсоветских государств как марионеток США. Создать образ России в кольце врагов было жизненно важно, чтобы хоть так сформулировать образ нации и обозначить единство народа и лидера.

Спустя почти полтора года войны мы находимся в той точке, когда, с одной стороны, конец путинского режима в сегодняшней форме очевиден. С другой стороны, растет количество россиян, дрейфующих в сторону защитной консолидации: ее можно сформулировать фразой «это наши ребята воюют в Украине, поэтому мы их и будем поддерживать». В этих людях война пробудила чувство патриотизма и поиск своей идентичности. И совершенно необязательно, что эти россияне поддерживают Путина или войну: все намного сложнее. Скорее, они рационально воспринимают собственные ресурсы к свободному волеизъявлению (к чему режим приложил немалые усилия пытками, сроками и разгонами митингов), но одновременно, как и во все постсоветские десятилетия, ищут ответа на вопрос: «Кто мы такие?» И в этом плане кремлевская пропаганда преуспела: винегрет из советских шаблонов патриотизма с постсоветскими фобиями Запада («вашингтонский обком», «гей-пропаганда» и другие легендарные вымыслы) дал россиянам временное и понятное чувство идентичности, причастности к чему-то большому и важному. 

После окончания войны в Украине, краха режима и неизбежного политического транзита россияне останутся там, где они сейчас (разумеется, сценарий ядерной войны мы не рассматриваем). Останется и их желание быть частью чего-то большого и важного. Может прийти новый лидер, который с таким энтузиазмом возьмется за манипуляцию этими чувствами, что Путин нам покажется либералом. Начав этот разговор сейчас, мы имеем возможность подготовиться к транзиту и избежать ошибок, которые были сделаны в постсоветский период.  

Медиа

Что происходит с независимыми СМИ сегодня и что будет происходить завтра? Вопрос важный. Так как именно они первыми сообщат о том, что режим рушится. Неизбежно важнейшую роль в процессе транзита будут играть медиа. Сегодня в России нет ни одного институционализированного медиа, с редакцией и сотрудниками, постоянно находящимися в России, кто бы имел независимую от властей позицию. Все, кто смог, выехали. Те, кто работает в России, работают анонимно или настолько аккуратно, насколько может позволить сегодняшнее законодательство. Журналисты, находящиеся за рубежом, с каждым днем рискуют потерять связь с землей в России. Это особенно касается тех, кто привык работать в Москве или Петербурге и традиционно не представлял себе, чем живет российская провинция. Редакции в изгнании часто не знают, как выглядит их аудитория, поскольку инструментов для измерения и исследования почти нет. Работая почти на ощупь, российские журналисты в изгнании часто выбирают темы, которые точно попадут в понятную им аудиторию. Это надежно приносит свои тысячи кликов, но неизбежно отрезает СМИ от куда большего числа зрителей и потребителей новостей. Как результат, российские медиа в изгнании оказываются в заложниках своего пузыря, создавая тот контент, который оказывается нерелевантен большей части российского населения, а ведь именно за них и надо бороться. 

Зависимость от алгоритмов и количества просмотров в YouTube делает многие СМИ падкими на сенсации и подталкивает к куда менее внимательной проверке фактов. Таблоидность некоторых СМИ, особенно связанных с оппозиционными Кремлю политиками, с одной стороны, создает им (дешевую) популярность среди своих же, с другой — подсаживает на постоянную эксплуатацию сенсаций и откровенную чернуху. В результате многие россияне попросту отказываются от этого контента как не имеющего ничего общего с их собственной реальностью. Исследование Лаборатории публичной политики, опубликованное в мае, показывает, что россияне не верят вообще никаким СМИ: ни государственным (что понятно), ни независимым. Коридор возможностей для некремлевских СМИ сужается. СМИ в изгнании теряют голос и авторитет и оказывают услугу кремлевской пропаганде, которая замещает их место в информационной диете россиянина любыми способами.

Будущее

Разговор о том, как Кремль украл у россиян будущее, в последнее время стал общим местом. Авторитарные режимы действительно очень яростно изменяют образ прошлого, чтобы заместить настоящее. Именно этим в течение 20 лет и занимался Кремль. Например, мифологизация прошлого через кураторство выставок типа «Моя история», поиски вечного «заговора Запада» против «великой России», наконец, монополизация историописания и уголовное наказание за критический анализ документов прошлого — вот те минимальные усилия, которые режим приложил, чтобы скрепить общество, и то, на чем во многом держится путинская пропаганда. 

Авторитарные режимы, в отличие от глубоко идеологизированных тоталитарных, не дают образа будущего. С началом войны волею Кремля россияне вообще лишились каких-либо радужных перспектив в будущем en masse. Многие, даже наверняка крайне правые, сторонники войны это понимают. Это, возможно, и есть ключ к успеху для независимых медиа и оппозиции: четко и ясно сформулировать образ России после Путина, обозначить ценности и качества, которые будут важны в обществе. Своего рода «Русский проект — 2», но без Эрнста. 

Однако ни оппозиция, ни независимые медиа пока не делают ни одной попытки говорить с российским обществом с позиций «что будет после Путина». Есть попытки начать об этом размышлять, но они делаются экспертами в нишевых СМИ и практически незаметны независимым журналистам и тем более их аудиториям. Жизнь одним днем, знакомая почти каждому россиянину, не располагает к мечтам, но без отсутствия мечты или хоть какого-то плана и медиа, и оппозиция оказываются отделенными от большинства россиян. «Защитная консолидация» вокруг «наших мальчиков» может быть преодолена именно через разговор о будущем этих мальчиков и девочек, а Путин как единственно понятный ориентир в чудовищном сегодня может быть в перспективе отторгнут как неактуальный.    

Решение

Из того, что мы знаем о российском обществе сегодня, можно сделать очень осторожный вывод, что россияне ищут альтернативные источники информации и действительно хотят видеть медиа, которое представляло бы их интересы. В кризисные моменты 2022 года аудитория независимых СМИ резко вырастала, но удержать ее, как показала практика, не получалось. Новости, расследования и интервью нужны, но они не могут быть тем контентом, который позволит достучаться до массовой аудитории, больше года живущей в состоянии постоянного стресса. Внутритусовочные дискуссии, ругань и споры о том, чье пальто белее, тем более нерелевантны: не помогают ни самим медиа, ни украинцам, да и на рефлексию не тянут.

 Медиа могут уделять внимание личным проблемам российских семей: финансовым вопросам и проблемам образования детей. В конце концов, именно дети и есть связь с будущим, которое заботит любого человека. Оставшись взаперти, россияне не перестали интересоваться тем, что происходит в мире и как этот мир выглядит, особенно когда пропаганда каждый день рассказывает об отмене русской культуры. Особое значение начинает приобретать локальная повестка, поскольку федерализация, очевидно, должна стать первой по-настоящему большой реформой постпутинской России. Наконец, говоря о технологиях и науке, есть шанс заронить любопытство и желание это будущее увидеть.

Как я писал ранее, у любой пропаганды есть лимит. Чем ближе жестокая реальность путинской войны приближается к россиянам, тем меньше интереса она будет вызывать у них. Внимание к повседневности, антистоличность и новые нетаблоидные форматы программ — это попытка найти новый язык разговора с российским обществом. Без такого языка путинская Россия будет с нами навсегда.  

Публикации проекта отражают исключительно мнение авторов, которое может не совпадать с позицией Института Кеннана или Центра Вильсона.