A blog of the Kennan Institute
Черная дыра
Егор Мостовщиков — о том, как война в Украине всколыхнула рынок «трофейного искусства»
Уже больше трех десятилетий в международном арт-сообществе у России репутация «черной дыры» — территории тотального беззакония, творимого криминальными структурами в тандеме с государственными, варварской гиперболы темной стороны международного арт-рынка. Это место, куда стекается и где перепродается награбленное со всей Земли и откуда на мировые аукционы и торги до полномасштабного вторжения в Украину поступала львиная доля живописи и искусства. С развала СССР здесь крадут и подделывают всё: иконы, древние книги, рукописи, гравюры, медали, ордена, старинные музыкальные инструменты и ювелирные изделия. Грабят музеи, частные коллекции, церкви и библиотечные альманахи. Это малоизученный айсберг — здесь никто не знает точных цифр и масштабов бедствия, нет ни одного специализированного полицейского отдела, который занимался бы арт-преступлениями. В этом темном царстве крадут и переделывают культурную идентичность, и война и санкции окончательно изолировали его от остального мира.
Кристофера Маринелло называют самым известным в мире арт-детективом. И у него всегда были особые счеты с Россией. В 2013 году он основал компанию и базу краденого искусства Art Recovery International и уже тогда в беседах со мной говорил, что Россия — главная головная боль его клиентов. Если украсть предмет искусства и провезти его в Россию, его почти невозможно вернуть обратно.
Всего за свою карьеру Маринелло вернул краденого искусства на сумму больше 500 миллионов долларов. И он не собирается останавливаться. Он нашел картину Фернана Леже «Синяя бутылка» спустя 24 года после кражи и «Сад» Матисса спустя 25 лет; вернул полотно Жоржа Брака; находил медальоны, монеты, украшения и даже вернул тиару британской герцогине. Он регулярно консультирует правоохранительные органы, включая ФБР и Скотленд-Ярд; особое внимание он уделяет работе с искусством, которое было украдено нацистами во время Холокоста, и трофейному искусству, вывезенному во время войн и боевых конфликтов.
«В мире все еще полно трофейного искусства, — рассказывал он мне еще до начала войны в Украине. — И большая часть находится сейчас на постсоветской территории, в первую очередь в России. Русские, безусловно, потеряли двенадцать миллионов человек во Второй мировой войне и забрали много предметов искусств у немцев в качестве трофеев. А они, как правило, изначально принадлежали вообще другим людям, другим институциям. Все знают, что сделали нацисты, и поэтому возникает вопрос: нормально ли красть то, что уже было у кого-то украдено? Должны ли такие предметы искусства быть возвращены? Мы говорим: должны». Расследования Маринелло показали, что в России иногда в открытую выставляли трофейное немецкое искусство, но основные огромные запасы осели в частных коллекциях, у дилеров, в фондах музеев. И их никак не вернуть: «Что ты сделаешь-то?»
Сейчас в России появляется новое трофейное искусство — привезенное с войны в Украине. Точные масштабы, по словам экспертов, станут известны через годы, но, например, из одного только Херсонского художественного музея пропало более 11 тысяч произведений. Директор музея Алина Доценко оплакивает утрату трех морских пейзажей Ивана Айвазовского, «Портрета дамы с собачкой» английского художника XVII века Питера Лели и множества картин советской эпохи. Некоторые украденные работы были перевезены в Центральный музей Тавриды в Симферополе, в Крыму. Из Херсонского краеведческого музея пропали древнегреческие амфоры, золотые украшения степных кочевников, средневековое оружие и православные иконы. По оценкам директора музея Ольги Гончаровой, из музея похитили около 23 тысяч предметов искусства. Из Мелитополя украли уникальную тиару времени Аттилы, 198 частей золота скифов. Из Мариуполя в Донецкую область перевезли рукописный экземпляр Торы и 200-летнюю Библию, картины Ивана Айвазовского и Архипа Куинджи.
Служба безопасности Украины ведет расследование и утверждает, что существует сеть по краже музейных экспонатов, в которую вовлечены как высокопоставленные российские государственные представители, так и военнослужащие. The Economist приводит цифру, что в Украине порядка 480 тысяч предметов искусства были утеряны, украдены и вывезены во время войны.
Доктор Ноа Чарни, известный историк искусства и эксперт по арт-преступлениям, создатель Association for Research into Crimes against Art, комментирует ситуацию: «Это происходит со времен Римской империи, военные конфликты всегда сопровождаются всплеском краж и незаконного оборота культурных ценностей». Чарни подчеркивает, что во время войн произведения искусства часто становятся не только объектом краж, но и инструментом политического и культурного давления. «Мы видели это во время Второй мировой войны, когда нацисты систематически грабили музеи и частные коллекции на оккупированных территориях. К сожалению, эта практика не осталась в прошлом. И последствия таких преступлений могут ощущаться десятилетиями после окончания конфликта. Ведь многие произведения искусства, украденные во время Второй мировой войны, до сих пор не найдены. Некоторые из них всплывают на аукционах или в частных коллекциях спустя 70—80 лет после кражи. Можно только предполагать, сколько культурных ценностей может быть утрачено в результате текущего конфликта», — заключает доктор Чарни.
Владимир Рощин посвятил значительную часть своей карьеры борьбе с арт-преступностью, нажил себе врагов и наконец семь лет назад вышел на заслуженную пенсию. В 2006—2011 годах он вместе с Росохранкультурой опубликовал семь каталогов «Внимание, розыск» и пять «Внимание, возможно, подделка», в которых «засветилось» более тысячи поддельных картин. Сегодня он говорит, что ситуация за последние годы только ухудшилась. В каталогах Рощин опубликовал фотографии около тысячи краденых и поддельных картин на сумму больше 1 миллиарда долларов. Каждый новый выпуск сопровождался скандалом: каталоги расходились по Москве и Петербургу, и многие богатые люди находили в них знакомые им предметы.
Рынок арт-преступлений, с одной стороны, модернизируется вместе с развитием технологий: вместо мутных антикварных салонов на Старом Арбате, куда стекалось много сомнительных предметов, продажи перешли в интернет. С другой стороны, методы преступлений не сильно меняются. Покупаешь малоизвестную картину европейского художника XIX—XX веков, провозишь в страну, перелицовываешь: аккуратно перерисовываешь кирхи в церкви, ставишь подпись известного русского мастера. Искусствоведческую и технологическую экспертизу подлинно старой картине пройти проще: с помощью знакомых экспертов, иногда закрепленных за крупными государственными арт-институциями, выправляешь нужные документы. В год эксперты выдают тысячи и тысячи экспертиз, и если вдруг кого-то подлавливают на подделке, то всегда можно сказать: «Ошиблись, с кем не бывает».
Проблема усугубляется тем, что в России уже больше 10 лет просто некому заниматься расследованием этих преступлений: отсутствует специализированная система борьбы с кражами и подделками искусства. Эта работа требует специальных знаний, контактов, но так называемые антикварные отделы в правоохранительных органах были расформированы в середине нулевых, а специалисты, обладающие необходимыми знаниями и опытом, ушли из системы и сегодня занимаются продажей, сопровождением и юридической поддержкой искусства.
Бывшие сотрудники полицейских антикварных отделов добавляют деталей этой мрачной картине. «Те единицы специалистов, которые остались в деле, не имеют достаточных ресурсов и полномочий, — говорит один из бывших арт-следователей. — А на рынке все больше псевдодилеров, которые под видом посредников втираются в доверие, мелькают в тусовке, с людьми знакомятся у других на глазах, чтобы создать впечатление, что они знакомы с большим количеством арт-дилеров и коллекционеров. А потом предлагают свои услуги в качестве посредников при заключении сделок, потому что коллекционеры и владельцы произведений искусства не любят ходить по улицам, по знакомым, предлагать вещи к продаже. Им хочется, чтобы за них кто-то это делал, а они дома спокойно сидели, отдыхали и ждали, когда деньги упадут с неба».
Другой бывший арт-оперативник добавляет: «Сейчас, если происходит кража произведения искусства, дело часто попадает к обычному участковому. У него нет ни специальных знаний, ни опыта в этой сфере. Это все равно что поручить расследование киберпреступления человеку, который едва умеет пользоваться компьютером».
Из-за санкций международное сотрудничество в борьбе с арт-преступлениями тоже прекратилось: запросы в Интерпол остаются без ответа, а обмен информацией между странами сведен к минимуму. «И поэтому сейчас преступники чувствуют себя гораздо свободнее, — говорит бывший арт-следователь. — Они знают, что вероятность быть пойманными и наказанными существенно снизилась. А с учетом того, что многие произведения искусства сейчас продаются и покупаются онлайн, возможностей для мошенничества стало еще больше. При этом законодательство не успевает за развитием технологий, что создает дополнительные лазейки для преступников».
Крис Маринелло называет Россию «черной дырой арт-преступлений», потому что оттуда ничего невозможно вернуть. У него бывали случаи, когда он связывался с новыми владельцами краденых картин или культурных ценностей, а те лишь смеялись и говорили: «Ну приезжай в Москву, и разберемся. Что ты мне сделаешь-то?»
Публикации проекта отражают исключительно мнение авторов, которое может не совпадать с позицией Института Кеннана или Центра Вильсона.
Подписаться на «Иными словами»
Subscribe to "In Other Words"
About the Author
Kennan Institute
The Kennan Institute is the premier US center for advanced research on Eurasia and the oldest and largest regional program at the Woodrow Wilson International Center for Scholars. The Kennan Institute is committed to improving American understanding of Russia, Ukraine, Central Asia, the South Caucasus, and the surrounding region though research and exchange. Read more