Два сапога

Человечество довольно хорошо продвинулось в ответах на вечные вопросы. Теперь мы знаем, какого цвета зеркало, что будет, если все земляне одновременно подпрыгнут, и понимаем, куда исчезают файлы, удаленные с компьютера. Пожалуй, один из немногих вопросов, на который мы до сих пор не можем ответить, звучит так: кто на кого влияет — Путин на Лукашенко или наоборот? Кто кого копирует — Беларусь Россию или наоборот? Кто у кого учится? Кто, в конце концов, яйцо, а кто курица? Получить четкий ответ на этот фундаментальный вопрос сложно (мы до сих пор не знаем, о чем эти два диктатора говорят в течение 20 лет), но проследить, как изменялись взаимоотношения двух стран и в какой точке оказались два непутевых диктатора, кажется, все-таки можно…

Я переезжаю в Россию в 2004 году. Мне двадцать лет. Причина проста — Лукашенко закрывает Европейский гуманитарный университет, в котором я только что окончил первый курс. Моя alma mater диктатора раздражает. Причин несколько: в коридорах не висят его портреты, идеология (предмет обязательный для всех университетов Беларуси) стоит в расписании на перемене, но, что еще страшнее, университет подозревают в поддержке оппозиции (якобы вместе с помощью и научными грантами из США и Европы приходят деньги на свержение режима). Слово «Сорос» Лукашенко начинает слышать повсюду гораздо раньше Путина.  

Мы протестуем, в университет приезжают «тихари», и тогда же, в 2004 году, я участвую в одном из первых политических перформансов: 15 студентов только что закрытого университета собираются на главной площади Минска, где одновременно садятся на землю и… читают книги. Омоновец, который тотчас появляется рядом со мной, сумбурно передает в рацию начальнику: «У меня здесь что-то очень странное — люди читают книги!» «И что?» — недовольно огрызается начальник. «Нет, вы не понимаете, это правда очень-очень странно!» — хотя странного в этом ничего нет: к этому моменту Беларусь уже несколько лет напоминает избранные места из книг Брэдбери, Кафки и Оруэлла.  

Я решаю уехать. Жить в стране, которая лишает меня элементарного права на образование, я не хочу. Студентов ЕГУ готовы принять университеты по всей Европе. Меня приглашают в Вильнюс, Прагу и Варшаву, однако моя бабушка заявляет, что каждый образованный человек хотя бы год своей жизни должен пожить в Санкт-Петербурге. В 2004 году на фоне Беларуси Россия кажется нашей семье если не оплотом демократии, то во всяком случае государством, которое стремится исправить свои ошибки и пойти дальше. Пока в Беларуси разрушают кладбища, где похоронены жертвы сталинских репрессий, а Лукашенко возводит новую образцовую диктатуру, в России об этих самых репрессиях вовсю говорят, в том числе и сам Путин. Иллюзий относительно президента России нет, однако в 2004 году кажется, что мировая экономика вкупе с желанием россиян быть свободными в случае чего без особых проблем перемелют парня из ФСБ, если уж однажды сумели перемолоть Советский Союз. Ошибка. «Моль», как многие с улыбкой называют Путина, оказывается совершенно исключительной в своей жажде власти и закомплексованности, но проявляется в этом не сразу. В 2004 году Путин ни в коей мере не может претендовать на диктаторские лавры Лукашенко: в 2004 году Путин еще почти либерал. 

Оказавшись в Смольном институте свободных искусств и наук, который сотрудничает с американским Бард-колледжем и в котором (невиданные возможности!) разрешено самому выбирать предметы, я понимаю, что в родной стране о подобном мечтать уже не приходится. К 2004 году условия игры в Беларуси максимально понятны: общество не лезет в политику, за что Лукашенко разрешает ему выживать. Эксперимент по атомизации общества начинает именно Лукашенко, и несколько лет этот эксперимент дает плоды. На таком фоне Россия некоторое время кажется свободной и либеральной; впрочем, этой мнимой свободы не хватит и на двадцать лет. В 2021 году, как и все другие независимые институции в России, Смольный институт свободных искусств и наук будет разрушен, а все связи с американским Бард-колледжем разорваны. Несколько недель я даже буду думать, что дело не в Путине и не в Лукашенко, а во мне, ведь на постсоветском пространстве закрывается всё, к чему я прикасаюсь: мои книги де-факто запрещены в Беларуси, постановки по моим романам отменены в Беларуси и в России, два университета, в которых я учился, закрыты; закрыт и телеканал «Дождь», на котором я работал. Так что, если у вас есть идея нового стартапа, ни в коем случае не приглашайте меня. 

Пока я получаю образование в России, родная для меня Беларусь продолжает проваливаться в кому, и ничего удивительного в этом нет, ведь еще в 1994 году Лукашенко берет с места в карьер. В отличие от Путина, Лукашенко президентом не назначают, свои первые выборы он выигрывает сам, а потому прекрасно понимает, что, кроме него, никто его проблемы не решит. В ноябре 1996-го Лукашенко разгоняет парламент и меняет конституцию, максимально расширяя свои полномочия. В 2004-м проводит еще один референдум, с помощью которого снимает ограничения на сроки правления. Заразительный пример, который Путин обязательно спишет, однако не сразу — в начале двухтысячных Владимир Владимирович будет ошибочно полагать, что сможет совмещать безраздельное властвование и легитимность. В это время в Минске он подсматривает еще не форму, но только первые штрихи, которые то тут, то там проявляются в российской политике. Впрочем, потерпите: время взаимного проникновения двух диктатур совсем скоро придет. 

Несмотря на любовь к подавлению собственных обществ, в 2010 году Россия и Беларусь находятся в принципиально разных точках. Лукашенко фальсифицирует результаты очередных выборов и жестоко разгоняет уличный протест, Путин же уже два года как не президент, но «всего лишь» премьер-министр. В самой большой стране мира происходит то, что позже будут называть «медведевской оттепелью», на фоне которой в голове Путина закипает великое сомнение: остаться в истории одним из лучших президентов России (что несложно), который сделал страну процветающей, или же (второй вариант) стать кем-то более значимым для своих друзей по ленинградскому клубу дзюдо, занявшись, например, собиранием земель русских. Наблюдая за Медведевым, Путин вдруг решает, что Россия без него погибнет. Нечто подобное Лукашенко уже давно озвучил, потому и здесь Путин копирует своего белорусского коллегу. Путину легко принять, что он не единственный альтруист на постсоветском пространстве, который готов отдать собственную жизнь, чтобы спасти страну. И Путин ломается, выбирает этот самый второй вариант. 

Россияне, которым в массе своей не свойственна глубокая политическая рефлексия, в 2012-м этого важного выбора даже не замечают. В этот момент они живут как никогда хорошо и свободно. Хотя теперь мы понимаем, что уже в это время Путин размышляет о войне с Украиной. Думаю, именно в 2012-м, когда Путин решает вернуться к власти и плачет на фоне Кремля, появляется план аннексии Крыма. В отличие от Лукашенко, который неизменно выбирает два стула, Путин выбирает трон. 

Если до этого момента Лукашенко называют последним диктатором Европы, то теперь пальма первенства вдруг переходит к Путину. Лукашенко теперь всего-навсего the second one. Время быстро перечитать конспекты Лукашенко и пойти дальше. В этот момент еще кажется, что Лукашенко учитель, а Путин ученик, что Россия с опозданием в три года повторяет все репрессивные меры, которые применяет батька, что Россия никогда не достигнет белорусского дна. Но диктатура, к сожалению, не имеет привычки возвращаться к нормальности. Встав на путь Беларуси, Россия уже никогда не вернется назад. Примечательно, что уже в 2014 году, когда я приезжаю в Беларусь, мои друзья, все эти годы жившие в диктатуре, вдруг начинают спрашивать меня: «Саня, а как ты там выживешь, в этой России?»

С 2014 года Россия не то чтобы берет на вооружение все достижения Минска, но кое-что выборочно косплеит. Лукашенко же, наоборот, почувствовав, что «зеленые человечки» могут прийти и к нему, начинает вдруг форсированно объяснять белорусам, что они белорусы. Путин учится у белорусского диктатора жестокости и безумию, Лукашенко же, наоборот, перенимает недостающие ему широту взглядов, светскость и лоск. Получается плохо: учитель так себе. 

Белорусский диктатор всё чаще переходит на родной язык и даже проводит в стране «мягкую белорусизацию». После 2014 года Лукашенко и Путин будто бы меняются местами. Москва хочет в недавнее прошлое Минска, и наоборот: Путин начинает морозить, Лукашенко — отогревать. 

Протесты 2020 года зреют давно: дело не только в том, что, отрицая ковид, Лукашенко теряет связь с действительностью, дело еще и в том, что в 2020 году белорусы как никогда свободны и напоминают россиян времен Болотной — они могут учиться за границей, путешествовать и больше зарабатывать. В стремлении отделиться от России Лукашенко слишком сильно отпускает вожжи. Перевертыш. Если вы молодой диктатор, не повторяйте этих элементарных ошибок, не давайте своим народам и капельки свободы: они могут неправильно вас понять. 

За эти годы становится очевидно, что Лукашенко и Путин работают с разными аудиториями. Минск лишен шовинистической спеси и мессианства. Белорусам нравится быть вместе с Вильнюсом и Варшавой. Россиянам важно быть над всеми. Для белорусов Москва больше не столица мира — для Москвы Минск вообще ничто. Несмотря на постоянные совместные заявления, служебный роман между Лукашенко и Путиным, кажется, закончен. Путин ничего не может дать Лукашенко и не хочет ничему учиться у него, а следовало бы. Можно было бы сказать, что им нужно держаться друг за друга, чтобы выжить, но диктаторы никогда не выживают парами — оставаться на плаву каждому придется в одиночку, и в этом смысле у Лукашенко еще есть пространство для маневра, а у Путина уже нет. Учитель превзошел ученика. Не имея того огромного инструментария, что есть у Путина, Лукашенко сумел не допустить тех катастрофических ошибок, которые позволил себе хозяин Кремля. Лукашенко чувствует конец Путина, но видит в нем и конец собственный. 

Ловушка. Веселая и страшная игра.

Кстати, об играх. Так кто кого копирует? Путин Лукашенко? Или наоборот? С уверенностью можно сказать только одно: оба персонажа друг друга стоят. Но именно белорусский тиран однажды поставил своего российского коллегу на коньки, что позволило Путину выглядеть максимально нелепо и комично, а значит — превратило в настоящего диктатора. 

Публикации проекта отражают исключительно мнение авторов, которое может не совпадать с позицией Института Кеннана или Центра Вильсона.