Реалистичные оценки сценариев окончания российско-украинской войны все более сходятся на том, что чистая военная победа одной из сторон вряд ли относится к высоко вероятным. Скорее, определяющими будут два параметра: баланс сил на поле боя и способность каждой из сторон проводить дальнейшую мобилизацию ресурсов и населения для продолжения войны. В военном отношении Запад постарается уравновесить преимущества России так, чтобы Путин не мог одержать победу. В результате мобилизационный ресурс обеих сторон останется одним из ключевых факторов способности вести войну на истощение.

Казалось бы, и здесь ресурсы Путина несопоставимо больше, учитывая соотношение мужского населения двух стран и относительно успешно проведенную в России частичную мобилизацию резервистов. Однако при ближайшем рассмотрении становится ясно, что это не совсем так. Ожидавшееся зимнее наступление российской армии так и не состоялось, а российские социальные сети переполнены обращениями мобилизованных и их жен к начальству. Суть обращений проста: мобилизованные не хотят идти в наступление, ссылаясь на высокий уровень потерь и слабую подготовку.

И это вновь обращает нас к вопросу о реальной динамике российского общественного мнения в отношении войны. Меняется ли оно в контексте перехода войны в затяжную стадию, все большего вовлечения граждан России в нее и растущего масштаба жертв? И что мы вообще о нем знаем по прошествии года?

Общая картина по трем источникам

В течение года войны три независимых проекта проводили опросы россиян и публиковали данные своих исследований. Эти данные в целом оказались на удивление сопоставимыми и согласованными. Поддержка войны, согласно этим опросам, росла весной 2022 года, снижалась в конце лета — осенью и вновь несколько подросла к началу 2023 года. 

В опросах «Левада-центра» доля отвечающих на прямой вопрос о поддержке войны положительно колебалась в апреле — августе на уровне 74—76%, в сентябре — декабре снизилась до уровня 71—74%, в январе — феврале вернулась к 75—77%. У проекта «Хроники» поддержка выросла в первые месяцы войны с 59% до 66%, с июня начала снижаться и достигла нижней точки 51% в конце сентября. А затем вновь вернулась к уровню 59% к февралю 2023 года. 

По данным проекта Russian Field, уровень поддержки войны россиянами был в начале около 60%, но затем вырос и держался на уровне 66—68%. Разница объясняется, скорее всего, дизайном исследований: у «Левада-центра» это опрос face-to-face, в двух других случаях — телефонный опрос, у проекта «Хроники» респондентам помимо опции «затрудняюсь ответить» предлагалась также опция «не хочу отвечать». Это сократило группы и поддерживающих, и не поддерживающих войну.

Ограничения: кривое зеркало

Таким образом, во всех опросах, отвечая на прямой вопрос, в поддержку войны высказывается большинство респондентов. Но размер этого большинства чувствителен к дизайну исследования, формулировке вопроса и вариантов ответов. При этом, однако, к данным распределениям стоит относиться с осторожностью. Заданный респондентам «Левада-центра» вопрос: «Можете ли вы свободно говорить о своем отношении к действиям руководства страны или боитесь, чувствуете себя некомфортно?» — показал, что среди тех, кто одобряет президента Путина, отвечают «да» 42%, а выбирают ответ «боюсь, чувствую себя некомфортно» 7%. В то же время среди тех, кто не одобряет Путина, «да» отвечает 18%, а вариант «боюсь» выбирает каждый третий (31%). В опросе Russian Field среди тех, кто поддерживает «военную операцию», заявил, что опасается участвовать в опросах, каждый шестой (16%), а среди тех, кто ее не поддерживает, — практически каждый второй (43%).

Эта заметная разница в восприятии «климата мнений» заставляет предположить, что люди, настроенные лояльно, будут чаще соглашаться на участие в опросе, нежели настроенные нелояльно. Таким образом, мы видим, с одной стороны, что данные разных независимых проектов согласуются между собой и в основном одинаково улавливают динамику настроений опрошенных. В частности, реверсивный рост поддержки войны в конце 2022-го — начале 2023 года связан с усилением «реваншистской» группы респондентов, которые были ошарашены отступлениями российских войск осенью и приняли новую мобилизационную модальность пропаганды «Родина в опасности». В то же время распределения, которые мы видим в опросах, с высокой вероятностью, имеют смещение: лояльные респонденты в них перепредставлены, а нелояльные недопредставлены.

Сегментация: три большинства

На следующем этапе (держа в уме эти выводы) мы можем сосредоточиться на анализе качества поддержки войны среди тех, кто согласился разговаривать с полстерами. Анализируя данные проекта «Хроники», мы рассматривали отношение респондентов к войне на двух уровнях. 

Ответы на прямой вопрос о том, поддерживаете ли вы военную операцию российской армии в Украине, демонстрируют уровень «декларативной» поддержки. В текущих репрессивных условиях отрицательный ответ на этот вопрос является практически криминальным деянием. Поэтому полученные ответы не слишком информативны: скорее, они демонстрируют не столько отношение респондентов к войне, сколько их готовность противостоять режиму. Поэтому респондентам задавались дополнительные вопросы, призванные прояснить их отношение к некоторым политическим решениям и убеждениям, связанным с войной (готовы ли они поддержать решение Владимира Путина о немедленном прекращении войны, поддерживают ли приоритетное расходование средств бюджета на армию, а не на социальные нужды, осуждают ли тех, кто уклоняется от мобилизации).

Такой двухуровневый анализ позволил разделить респондентов на несколько групп. Среди 60% респондентов, заявивших, что они поддерживают военные действия, лишь чуть более половины выразили хотя бы отчасти провоенные взгляды, отвечая на дополнительные вопросы (примерно 35—38% от всех опрошенных). Это ядро поддержки войны. Соответственно, 22—25% респондентов, выражая декларативную поддержку войне, хотели бы, чтобы она завершилась как можно скорее, считают, что бюджетные средства должны прежде всего направляться на социальные нужды, и с сочувствием относятся к тем, кто уклоняется от мобилизации. 31% опрошенных в рамках февральской волны проекта «Хроники» выбрали на прямой вопрос о поддержке войны ответы «не знаю» и «не хочу отвечать». То есть в ситуации высокого давления среды в пользу декларативной поддержки войны уклонились от ее выражения. При этом примерно две трети из них в ответах на контрольные вопросы тяготеют к антивоенной позиции, одна треть — ближе к провоенным взглядам (20% и 10% от всех опрошенных). Наконец, еще 10% респондентов открыто заявили, что не поддерживают войну.

Таким образом, наряду с ядром поддержки войны (35%) мы видим большинство, которое либо декларирует поддержку, но в действительности склонно к непровоенным позициям (25%), либо уклоняется от декларативной поддержки войны (30%). Это большинство «непротивления войне» (55%), которое содержательно ей не сочувствует, но не высказывает открыто этого несочувствия. В результате в публичном пространстве — в том сегменте, где респонденты высказывают убежденное и открытое отношение к войне, — партия сторонников войны (ядро поддержки) в три-четыре раза превосходит партию открыто оппонирующих войне.

Кроме того, наш анализ показывает, что среди тех, кто отвечал социологам, 55%, скорее, придерживаются непровоенных взглядов: 25% от всех опрошенных, которые заявили о поддержке, но в контрольных вопросах продемонстрировали антивоенный настрой, 20% от всех опрошенных среди тех, кто отмалчивался, и 10% заявивших о своей неподдержке войны. Таким образом, помимо большинства декларативной поддержки войны (60%), мы обнаруживаем также «большинство непротивления» войне и большинство, стоящее на преимущественно непровоенных позициях.

И большинство полуподдержки

Наконец, еще одно исследование проливает дополнительный свет на устройство общественного мнения в отношении войны. Группа независимых социологов из Лаборатории публичной социологии проводила на протяжении этого года глубинные интервью с респондентами, пытаясь выяснить их отношение к войне. Всего было взято около 300 интервью. При этом последняя волна в конце 2022 года была сосредоточена на позициях тех, кто, скорее, поддерживает войну.

Исследование демонстрирует, что попытки социологов выяснить с помощью массовых опросов (о которых мы говорили выше), какая доля россиян поддерживает войну, а какая нет, в целом вряд ли могут дать вполне адекватный результат. Глубинные интервью показывают, что, помимо сегментов убежденных сторонников и убежденных противников войны, существует большая группа, представители которой поддерживают и не поддерживают войну одновременно. Их отношение к войне имеет «лоскутный» и противоречивый характер, состоит из аргументов и нарративов как одной (ядра поддержки войны, пропаганды), так и другой стороны (противников войны). Иными словами, правильнее было бы говорить о наличии значительных групп россиян, которые на 70% поддерживают войну и на 30% не поддерживают, и тех, кто на 70% не поддерживает и на 30% поддерживает, чем о разделении на группы однозначной поддержки и неподдержки. И эти соотношения, как показали повторные осенние интервью, подвижны: респонденты не меняют свою точку зрения радикально, но фокус на аргументах поддержки или неподдержки может смещаться в зависимости от обстоятельств. 

Такая ситуация и в целом не выглядит чем-то необыкновенным: взгляды медианного избирателя часто являются неконсистентными. Однако в данном случае она связана с высоким уровнем поляризации двух пространств — официальных СМИ и спикеров внутри России и сегмента независимых и антивоенных СМИ и спикеров, находящихся за ее пределами. Антивоенная риторика второго сегмента пронизана духом тотального разрыва с режимом, а потому неприемлема для людей внутри, для которых она означала бы переход в состояние конфронтации с ним.

Так или иначе, наиболее важным нам представляется вывод о том, что, хотя путинскому режиму удается сохранять «навязанный консенсус» вокруг войны в российском публичном пространстве, в действительности «поддержка войны» медианным избирателем является внутренне противоречивой, неустойчивой и неконсолидированной. И те или иные события способны привести к неожиданным сдвигам.

Англоязычная версия данной статьи была опубликована в The Russia File.

Публикации проекта отражают исключительно мнение авторов, которое может не совпадать с позицией Института Кеннана или Центра Вильсона.