Написать в 2024 году портрет медиаменеджера, продюсера и документалиста Александра Роднянского — непростая задача. Трудность заключается не в том, что герой слишком многомерный и ускользает от определений. Напротив, как любит повторять сам Роднянский в многочисленных интервью, данных после 24 февраля 2022 года, тут как раз все однозначно. Это подчеркивается одними и теми же вопросами, которыми почти три года пытают Александра Ефимовича всевозможные собеседники: не жалеете о «9-й роте» и «Сталинграде»? А о сериале «Стена» по книге Владимира Мединского? О сотрудничестве с Ковальчуком и НМГ? О запуске аполитичного СТС в нулевых, няне из Мариуполя и «Кадетстве»? Как понимать слова про Крым, сказанные в интервью Дмитрию Быкову в 2014-м? А про ответственность русской культуры за войну, произнесенные в 2022-м? 

На все эти вопросы даны подробные, терпеливые и в меру убедительные ответы. Если вкратце, то ответственность свою герой признает, но призывает не преувеличивать. А в качестве смягчающих обстоятельств называет фильмы Андрея Звягинцева, Кантемира Балагова и «Кинотавр». Вообще, критиковать продюсера Роднянского за работу с российским государством до 24 февраля 2022 года — значит встать в один ряд с «публицистами» телеканала «Царьград». По биографии Роднянского, киевского еврея, воспитанного на русской культуре, проходят две войны, которые идут в мире прямо сейчас: российско-украинская и израильско-палестинская. И, судя по его инстаграму, это заботит его сегодня куда больше, чем телевидение и кино. Причем пишет он принципиально о человеческом измерении войны: называя российскую агрессию российской агрессией, настаивая на том, что все однозначно, он также выступает и против тотальной отмены российской культуры, критикуя украинских чиновников, пытающихся то запретить визит Чулпан Хаматовой на Венецианский фестиваль, то закрыть музей Булгакова в Киеве, то снести памятник Жванецкому в Одессе. 

Голос, который не множит войну и не говорит на языках ненависти, оказался в современном медиапространстве в большом дефиците. Роднянский не только этот дефицит восполняет, но и пытается навести хрупкий мост между украинской и российской частями своей аудитории. Эту миссию он сам называет работой переводчика: прекрасно ориентируясь в контекстах обеих стран, он старается объяснить подписчикам те или иные события, настаивая на сложности мира и фасеточном зрении. И десятки, если не сотни тысяч двуязычных комментариев с благодарностями говорят как минимум об огромном запросе на такую интонацию и такой модус разговора сегодня. За это его аудитория готова простить ему и дружбу с российскими чиновниками, и сомнительные коммерческие авантюры в прошлом. 

«Для меня главное — не утратить представления о своем месте в реальности. Проверяю себя постоянно: «Я адекватен? То, что я говорю, нормально?» — сказал Александр Роднянский в интервью Ольге Ципенюк в 2014-м. Что же, автора, как известно, нужно судить не по законам военного времени, а по тем, которые он сам над собой признает.

Имперский зигзаг

Биографию Александра Роднянского можно назвать образцовой советской биографией мальчика из привилегированной семьи (папа и дедушка — работники Киевской киностудии документальных фильмов, мама — известный киновед, двоюродная бабушка — классик советского кино Эсфирь Шуб), родившегося в союзной республике. Такая биография подразумевала своеобразный имперский зигзаг: за республиканским успехом следует признание в метрополии, и только после него герой покоряет мир. Вот и Роднянский стал сначала известным украинским документалистом, затем медиаменеджером номер один в независимой Украине, фактически с нуля создав телеканал «1+1», а после этого переехал в Москву в 2002-м, где создал также с нуля холдинг «СТС Медиа». Рассказывая об этом судьбоносном решении, Роднянский говорит о собственной смелости и едва ли не безрассудстве, но нельзя не отметить, что СТС стал более чем удачным трамплином для его прыжка в большой кинобизнес. 

Кажется, что ученику Феликса Соболева (великого советского документалиста, работавшего на «Киевнаучфильме») телевизионный мир изначально был мал (а в какой-то момент стал и мерзок). Поэтому с конца 1990-х Роднянский нацелился на большое кино. В девяностых и нулевых на постсоветском пространстве индустриальный потенциал был, объективно говоря, только у российской кинематографии. Это значит, что для вхождения в мировой кинобизнес Роднянскому был необходим успех в России (для его сына, ныне — советника Владимира Зеленского, такой биографический крюк уже был не нужен, потому что вместо советского института он окончил Лондонскую школу экономики и докторантуру Принстонского университета). Этим же, скорее всего, объясняется и тот факт, что украинский продюсер Александр Роднянский за двадцать лет продюсерской деятельности не снял ни одного заметного украинского фильма. Для его личной карьерной траектории, которая подразумевает вывод режиссеров на каннские призы и номинации на «Оскар» (их у Роднянского четыре), в этом просто не было необходимости. До начала 2014 года истории из России, очевидно, имели намного больше шансов быть проданными на мировом рынке. А после 2014-го, чтобы работать в Украине, нужно было порвать с Россией, к чему продюсер Бондарчука и Звягинцева, а также владелец «Кинотавра» был не готов.

Молчание

«Теперь-то все понимают, что «Кинотавр» нужен был ему только для того, чтобы стоять на сцене перед потенциальными инвесторами», — сказал мне недавно бывший сотрудник фестиваля. Разумеется, в нем говорит личная обида: о том, что «Кинотавр» закрыт, в 2022-м его сотрудники узнали чуть ли не из газет. Но к тому моменту Роднянский руководил фестивалем шестнадцать лет и, следуя столь уважаемым им законам протестантской этики, успешно совмещал личную выгоду и общественное благо. «Кинотавр» на самом деле был нужен российскому кинематографу не меньше, чем лично Роднянскому. 

До Роднянского «Кинотавр» был трудным ребенком нового времени и российского кино, в одночасье потерявшего зрителя (первый смотр, проведенный в 1990 году, так и назывался: «Фестиваль некупленных фильмов»). Большинство картин, которые показывались в сочинском Зимнем театре, были малоинтересны даже гостям фестиваля, кинозалу предпочитавшим пляж, а одним из неофициальных символов «Кинотавра» был то ли телеведущий Леонид Якубович, то ли сатирик Аркадий Инин, обнимающий юных дев в купальниках. Роднянский, купивший вместе с продюсером Игорем Толстуновым бренд «Кинотавр» у Марка Рудинштейна в 2005-м, сделал почти невозможное — превратил провинциальную ярмарку тщеславия, которая ежегодно заканчивалась несимпатичной пьянкой, в индустриальный фестиваль с панельными дискуссиями, полноценной светской жизнью и громкими победами режиссеров стартовавшей в двухтысячных «новой российской волны» (к ней критики относят Звягинцева, Хлебникова, Попогребского, Прошкина, Меликян, Хомерики, Серебренникова и многих других). 

Продюсер Игорь Толстунов, впрочем, спустя пару лет бесследно исчез из соучредителей фестиваля: свои успехи Александр Роднянский предпочитал по возможности ни с кем не разделять. А с теми, кто ставил их под сомнение или угрожал им, Александр Ефимович никогда не стеснялся бороться. И речь не только о критиках, которым «отказывали от дома», лишая аккредитации на фестиваль после разгромных рецензий на фильмы Роднянского-продюсера. «Кинотавр», усилиями Роднянского ставший зеркалом российской киноиндустрии и точкой сборки киносообщества, отражал все процессы, в них происходящие. А одной из главных тенденций 2010-х в российской культуре стала наползающая политическая цензура.

В 2014 году «Кинотавр» открывал Александр Сокуров, который, получая приз за вклад в киноискусство, выступил с программной и по-настоящему смелой речью, призвав освободить политических заключенных (Борис Хлебников после этого назвал Сокурова единственной рок-звездой российского кино). Роднянского эта смелость, мягко говоря, не впечатлила: весь фестиваль он жаловался гостям на то, сколько проблем эта речь может доставить фестивалю и ему лично. 

Спустя четыре года, в 2018-м, во время голодовки украинского режиссера Олега Сенцова, осужденного на 20 лет в российском суде, и в разгар дела Кирилла Серебренникова довольно большая группа российских кинематографистов сделала в знак поддержки своих коллег футболки с их фотографиями. Идея была в том, чтобы всю фестивальную неделю представлять в них конкурсные фильмы, а затем выйти всем вместе на красную дорожку закрытия. Опыт солидарности раздираемому противоречиями и компромиссами сообществу был к тому моменту необходим (между прочим, именно с V Съезда Союза кинематографистов в СССР началась перестройка: кинематографисты против воли партии и правительства выбрали председателем Элема Климова вместо Сергея Бондарчука). Оглядываясь назад, кажется, что этот опыт точно был бы важнее «Кинотавра» с его призами. Но его не случилось: с кинематографистами по одиночке проводились жесткие воспитательные беседы, акция была запрещена под угрозой высылки с фестиваля. Некоторые мои коллеги тогда даже оправдывали риторику Роднянского: хотите делать политические заявления — идите на Красную площадь. И на следующий год история повторилась: дирекция «Кинотавра» пресекла все попытки чувствительных кинематографистов высказаться со сцены, на этот раз — о деле Голунова. 

Тут я позволю себе такой монтажный переход: «Конечно, внутренне я жду каких-то слов протеста против войны, конечно, молчание меня смущает еще больше, чем поддержка агрессии. Те, кто выступает на фашистском митинге в Лужниках, — чего от них ожидать? Но молчание друзей, конечно, очень смущает» (из интервью Александра Роднянского Таисии Бекбулатовой, «Холод», 4 апреля 2022 года).

Герань

На вопрос о том, считает ли Роднянский себя ответственным за то, что телеканал СТС, принципиально отказавшийся от новостей и политики в сетке, воспитал поколение аполитичных россиян, обменявших свою гражданскую позицию на комфорт, он неизменно отвечает рассказом про герань, с легкой руки Владимира Ильича Ленина ставшую символом мещанства: «Я выращивал герань, делая канал для офисного планктона». Этот цветок в горшке, прячущийся за тюлевой занавеской, стал для Роднянского чуть ли не символом веры. И в своем военном инстаграме он, по большому счету, выступает за право ее выращивать.

Мне кажется, что герань так мила сердцу Александра Ефимовича в том числе потому, что она ограничивает живую жизнь пространством глиняного горшка, не позволяя ей бесконтрольно разрастаться. И, конечно, если ты продюсер, то в желании контроля нет ничего ни удивительного, ни зазорного.

Как кинопродюсер Александр Роднянский с самого начала шел двумя путями. Во-первых, он инвестировал в фильмы, за которыми стояли крупные режиссерские имена (Александр Сокуров, Роберт Родригес, Режис Варнье). А во-вторых, развивал проекты вместе с режиссерами авторского кино, участвуя в них на всех этапах производства — от сценария до премьеры. Про это «авторское продюсирование» кинокритик Зинаида Пронченко имела неосторожность написать в свойственной ей провокативной манере, что «все, к чему прикасается АЕР, превращается в говно» (и эта реплика в свое время стоила ей «Кинотавра»). Если посмотреть на биографии молодых режиссеров, которые работали с Роднянским на втором треке, можно довольно безошибочно разделить их, что называется, на «до и после» (показательно, что ни у одного из главных режиссеров Роднянского он не был первым, даже дебютная «9-я рота» Федора Бондарчука была изначально спродюсирована Еленой Яцурой и подхвачена Роднянским на довольно позднем этапе).

До — появляется яркий, сильный и независимый авторский голос, открывающий новое режиссерское имя. После — происходит закрепление фестивальных успехов с фильмами, в которых в той или иной степени присутствует внятная, доступная международному зрителю социально-политическая конъюнктура. И речь не про «рашку-говняшку», которой кидался в «Левиафана» министр культуры Мединский (Роднянский, кстати, утверждает, что получал финансирование Минкульта на «Левиафан», предполагая, что госденьги станут его охранной грамотой, но почему-то умалчивает о том, что сданный в Минкульт сценарий довольно сильно отличался от того, что в итоге было снято, в частности, в нем был совершенно другой финал). Речь о глобальных тегах (война, социальная справедливость, блокада, гендерное беспокойство и т. п.), которыми пестрит продюсерская фильмография Роднянского. И дело здесь не только в том, что маркетинговые стратегии не всегда подходят для девелопмента авторских киновысказываний (в конце концов, речь о «призовых» фильмах, получивших номинации и награды на главных мировых смотрах). Дело в том, что в таком настойчивом желании просчитать фестивальный успех очень много тщеславия, которое делает режиссеров невольными заложниками продюсерских стратегий и амбиций. Так что, несмотря на изданную книгу о продюсерском деле и однозначные успехи в области как коммерческого («9-я рота», «Сталинград»), так и авторского («Елена», «Левиафан») кино, кажется, что чего-то главного с продюсером Александром Роднянским так и не произошло. И, нет, это не «Оскар».

Неслучайно, кстати, одним из немногих режиссеров, с кем так и не смог сработаться Роднянский, стал Александр Расторгуев: формально тот числится продюсером экспериментальной картины «Я тебя люблю», но за этим титром скрывается производственный и человеческий ад, который пережили создатели фильма. Закрыл Роднянский и документальный фильм про Федора Бондарчука, который снимал Расторгуев. Кажется, существует официальная причина закрытия проекта, но, как я думаю, все дело в том, что камера Расторгуева имела свойство безжалостно вытаскивать наружу то, что люди всеми силами стараются скрыть. И в материале у Расторгуева Александр Роднянский выглядит довольно высокомерным человеком, который потребительски и цинично относится к людям, его окружающим. И совсем не похож на блогера, который всеми силами удерживает сложность мира и третий год пишет о человеческом измерении войны.

Возможно, слова про гуманизм и эмпатию в соцсетях (такие нужные и необходимые сегодня) — это на самом деле очень искренняя речь человека, который к 60 годам вдруг обнаружил их дефицит не только в мире, раздираемом войнами, но и в самом себе. И именно эту дыру он ежедневно старается заполнить. Одна моя подруга заметила: «После начала полномасштабного вторжения в биографии Александра Роднянского наступила пятиминутка благородства». 

Точнее не скажешь.

Публикации проекта отражают исключительно мнение авторов, которое может не совпадать с позицией Института Кеннана или Центра Вильсона.