Одна история. Или две

I

Никто не был готов к тому, что девяностые станут историей. Это нормально.

Никто и никогда не готов к тому, как твоя современность — живая и дышащая, сложная, буквально вчерашняя, с живыми свидетелями — вдруг становится ригидной конструкцией из школьного учебника.

Даже в самом лучшем учебнике всё сводится к жесткому рубрикатору — власть, конечно, всегда в начале; потом экономика, общество, — и так до необязательной культуры в конце (как будто всё между собой никак не связано). Даже в самом лучшем учебнике, написанном профессионалами по итогам сложного осмысления, всё вдруг подчиняется примитивной логике, противной любому, кто видел описываемый момент своими глазами. У тех, кто застал дореволюционные времена, не может не вызвать ужаса большевистская версия прошлого. У тех, кто в исторической катастрофе потерял всё как побежденный, тошноту вызывает чугунная версия, написанная победителями. «Что вы делаете? Это же всё не имеет никакого отношения к действительности! Мы же еще здесь, мы же всё помним, почему вы не спрашиваете? Это же манипуляция! Мы сами между собой еще не договорились!»

Нужно самому попасть в учебник, чтобы понять, насколько та история, которую мы сами учили, знали, в которую верили, — примитивна, как стиральная доска.

II

Мне кажется, именно это сейчас происходит с девяностыми — в связи с сериалом «Предатели» Фонда борьбы с коррупцией. Про эту эпоху написаны сотни книжек: от профессиональных исторических исследований до сварливых и завиральных мемуаров. Но все они — даже воспоминания ельцинского охранника Коржакова — слишком сложны, ветвисты и лишены строгой логики, которая позволила бы однозначно, без всяких сантиментов ответить на вопрос «Кто виноват?». Фильм этих недостатков лишен: факты в нем отобраны (и, где необходимо, перевраны) так, чтобы назвать виновных, а приговор содержится уже в названии. Вот эти и виноваты — вот вам конкретные фамилии: от Ельцина до Абрамовича.

Как заметили многие, такой рассказ действительно ни в чем не противоречит путинской пропаганде про «лихие девяностые», в которых реформаторы-алкоголики за копейки распродали великую страну ворам и бандитам. И все же для ФБК это не заимствование из чужого нарратива, а логичное развитие версии российской истории, которую они рассказывают сами. Фильм «Дворец Путина» представлял своего героя унылым кагебешником, травмированным убогими жилищными условиями, — и, когда, пройдя бандитско-кремлевский маршрут, он наконец дорвался до огромной власти, всласть компенсировал унижение молодости огромным дворцом с аквадискотекой. Теперь мы видим приквел: Ельцин — это прото-Путин, потому что его тоже более всего волновали большие квартиры: он и себе такую украл, и друзьям. Ельцин — выходец из КПСС, которая тоже грабила народ: сообщается, что дефицит и убогий жилищный фонд 80-х — это потому, что партийные функционеры сами заселили все хорошие дома (и, видимо, съели всю еду).

И вот на фоне такого сюжета десятки свидетелей и участников тех событий, в разной степени «предателей», выступают с отчаянными и пространным комментариями… которые звучат неубедительно. Запутывая читателей в деталях, апеллируя к возрасту авторов сериала, но главное — не предлагая того, что предлагает фильм: простой и непротиворечивой теории всего.

Здесь есть большой соблазн увидеть в этом просто очередной скандал в твиттере, — но я рискну сказать, что такие споры влияют на наше будущее гораздо сильнее, чем кажется. 

Вот почему.

III

Вопрос «Кто виноват?», при всей его жестокой постановке, — это ключевой вопрос для многих исторических споров, и, пока мы все не согласимся с каким-то ответом, это мешает нам идти дальше. Увы, в истории за словом «мешает» почти всегда стоят страдания, судьбы и жизни людей — не только в прошлом, а прямо сейчас.

При огромном количестве известной нам информации, консенсусный ответ на вопрос «Кто виноват в сталинских репрессиях?» до сих пор звучит как: «Ну кто-то, может и никто». К 2020-м это привело Россию к новой волне таких же репрессий, которая легко может превзойти предыдущую. Крови на режиме, считая военные жертвы, уже на сотни тысяч человек. Со дня на день уйдут в прошлое «сталинские сроки» в 25 лет в лагерях — и их заменят «путинские сроки» в 35 лет. Вы можете пока отрицать это, говорить, что я преувеличиваю, но это уже произошло.

Да, давайте признаем: ответ на вопрос «Кто виноват?» может содержать отрицание, и тогда он помогает не принятию ответственности, а замалчиванию или ресентименту.

В связи с этим мне ужасно интересен сюжет, который называется «Спор историков». Спор случился в Западной Германии примерно тогда же, когда, по версии ФБК, Путин получил травму из-за убогой квартиры в Дрездене, а Ельцин шиковал в цековской квартире на Маяковской. Я бы сказал, что этот спор во многом создал современную Германию такой, какой мы ее сегодня себе представляем.

IV

Этот спор шел несколько лет в тогдашнем немецком твиттере, то есть в виде текстов в газетах. Я не буду подробно говорить о его участниках, назову лишь два самых известных имени: Юрген Хабермас и Эрнст Нольте. Если сюжет вас заинтересует, вы легко погрузитесь в него сами (по-русски его еще называют «историческим диспутом», но это мне кажется неточным; я бы вообще перевел Historikerstreit как «срач историков»).

Интереснее всего вопросы, над которыми бились его участники.

Преступления нацистов — это какое-то особое, абсолютное зло или преступления других тоталитарных режимов можно с ними сравнивать? Если можно сравнивать, не оправдывает ли это нацистов?

Холокост — это ни с чем не сравнимое преступление или его можно сравнивать с другими геноцидами? Если можно сравнивать, не умаляет ли это трагедии евреев? 

Был у немцев особый путь, который привел Германию к нацизму? Если не был, то можно ли снова будет гордиться немецкой историей?

Сколько вины немцы должны нести за преступления нацистов? Как долго? И если можно и нужно мстить немцам за Холокост, то когда можно сказать, что уже достаточно?

Не знаю, как вы, а я мгновенно узнаю в этих вопросах себя, и нас, и всё, что с нами происходит на протяжении моих сорока лет, и всё, что им предшествовало.

И, знаете, мне кажется очень уместным вернуться к этим вопросам именно сейчас. 

Идет третий год войны с Украиной. В первый год разговор про вину и ответственность был очень громким, но, мне кажется, совершенно абстрактным, потому что в нем всерьез участвовали только те, кто был или жертвой войны, или против войны. Различалась только риторика: множество вариаций где-то между «вокруг дикой России построят забор, все будут платить репарации» и «санкции бьют только по тем, кто против».

Теперь война стала рутиной, оставаясь в реальности столь же гибельной и кровавой. Те, кто родился с российским паспортом, платят за нее свою цену. Эта цена бывает очень разной — от обидного отказа в открытии банковского счета до поломанных судеб и жизней. Но, какой бы разной она ни была, в каждом таком случае видно: Украине это все равно никак не помогает. И мир ближе не делает.

И вот в этот мрачный момент, мне кажется, нам и может помочь «спор историков» — чтобы наконец начать разговор о себе с самими собой.

V

Вы знаете историю Второй мировой. Вы знаете, что такое Освенцим, и знаете, что такое Холокост. Но знаете ли вы, сколько территории потеряла Германия после 1945 года?

Окей, вы знаете про Калининградскую область, тем более что Россия до сих пор при любом случае напоминает: «Это наш трофей, и мы украшаем его своими ракетами». Но что еще? Какие-то земли в Чехии, что-то в Польше, да? Вообще-то, если собрать все это вместе, получится четверть довоенной территории, на огромной части которой жили немцы. Жили, но больше не живут: их выкинули из собственных домов, и они отправились в Германию, в которой никогда не жили. Часто — пешком, с тем, что могли унести на себе. Пешком туда, где их никто не ждал, в разрушенную войной и оккупированную страну. Это были миллионы людей, возможно, больше десяти миллионов — никто точно не считал.

Просто представьте себе этот масштаб. Но об этом не писали в наших учебниках истории. Об этом не говорят, вкратце описывая мир в 1945-м или 1946 году. Этого эпизода в нашей версии истории как будто нет, хотя никто не отрицает само его наличие. Мы его просто не замечаем, понимаете?

Но и немцы не замечают его, прекрасно зная, что эти люди были, а некоторые — еще живы. Они не отмечают день депортации из Восточной Пруссии, не строят помпезных мемориалов, не открывают мультимедийных музеев в центре Берлина. Почему?

Как ответить на вопрос из «Спора историков»: «Если можно мстить немцам за Холокост, то когда можно сказать, что уже достаточно?» Да, на такой вопрос можно искать буквальный ответ. Но к чему этот поиск нас приведет?

Тогда уж нужно сравнивать страдания. В частных разговорах, конечно, и сравнивали: «Сколько депортированных немцев, оставленных без крова и родины, равно одному узнику Освенцима?» Но это, оказывается, не только безнравственно, но и бесперспективно. Верного ответа нет, можно либо застрять навсегда в его поисках, либо отбросить вопрос как непродуктивный и идти дальше.

Немецкое общество — отбросило. «Да, депортация была местью за Холокост и войну. Да, депортация тоже была трагедией. Но, если мы будем смотреть на них не как на две разные трагедии, а одну, мы навсегда останемся тут».

Можно бесконечно жалеть себя, можно бесконечно назначать предателей, которые виноваты во всем, что случилось с нами сорок лет назад. Но, чтобы пойти в будущее, приходится признать: обезлюдевший Кранц станет Зеленоградском Калининградской области и уже никогда не «вернется в родную гавань». И Освенцим тут вообще ни при чем.

Квартира на Осенней улице у Ельцина, безусловно, была большая. А резиденции, в которых он (в отличие от этой квартиры) действительно жил, еще больше. И все же надо решить: так в том, что Россия напала на Украину, реформаторы 90-х виноваты — они же всё разворовали, потом привели Путина, ну а дальше мы знаем? 

И это две истории, а не одна?

Публикации проекта отражают исключительно мнение авторов, которое может не совпадать с позицией Института Кеннана или Центра Вильсона.