Харальд Йенер, «Волчье время. Германия и немцы: 1945—1955». Карл Ясперс, «Вопрос о виновности. О политической ответственности Германии». Эрика Манн, «Школа варваров. Воспитание при нацистах». Артур Кронфельд, «Дегенераты у власти. Сексуальные извращения и нацизм. Свидетельство психиатра». Нет, это не библиотека молодого фашиста, как мог бы кто-то подумать, а выборочные названия из топов российских независимых книжных магазинов за первую половину 2024 года. Подборку любовно каждый месяц составляет микромедиа «БИЛЛИ». Ни один из этих магазинов не специализируется на исторической литературе, но устойчивый спрос на литературу по истории Третьего рейха не ослабевает у покупателей с 2022 года. Вообще, в год начала полномасштабного вторжения в Украину в хит-парады книжных то и дело залетала антивоенная публицистика Льва Толстого, ну а роман Джорджа Оруэлла «1984» остается, наверное, одной из самых продаваемых книг в военное время в крупных книжных сетях.

Антрополог Александра Архипова в своем телеграм-канале в марте 2023-го поделилась фотографией выкладки одного из российских книжных: маркетолог здесь явно вышел за границы своей профессиональной компетенции и посылал сигнал читателям: на столе, куда обычно кладутся самые продаваемые новинки, лежали все доступные в России издания Оруэлла. Безусловно, этот жест мгновенно считывается нами как антивоенное высказывание, явная фронда и, в общем, высказывание на так называемом эзоповом языке. Когда прямо о чем-то говорить запрещено, на помощь всегда приходит иносказание.

Александра Архипова — специалистка по новейшим практикам эзопова языка, и неудивительно, что именно она стала инициатором первого русского издания книги Льва Лосева «Эзопов язык в русской литературе». Книга вышла в «Новом литературном обозрении» летом 2024-го. Это первое фундаментальное исследование о практиках использования эзопова языка в русской литературе от Салтыкова-Щедрина до Бродского, которое писатель и поэт защитил в качестве диссертации в Мичиганском университете. Оно было издано в сокращенном виде по-английски в 1984 году в Мюнхене, а исходный текст оставался долгое время лежать в архивах. Показательно, что выход этой книги на русском пришелся на третий год войны, когда ужесточение цензурных практик в России многих заставило вспомнить схожий как советский, так и дореволюционный опыт (на эзоповом языке до революции писали все — от Пушкина до Ленина).

Произведение, написанное эзоповым языком, согласно классификации Льва Лосева, включает в себя «экраны» и «маркеры»: «экран» призван скрыть от цензора тайный смысл послания, а «маркер» указывает на него посвященному читателю. В книге Лосева масса удивительных примеров, которые читателя, не заставшего советские времена, скорее всего, поразят тем, насколько внимательными были читатели к тому, что выходило из советской печати, и как чутко был настроен их слух на любые стилистические колебания, любое отхождение от бюрократического официоза.

Один из самых ярких примеров в монографии Лосева связан с его отцом, поэтом и переводчиком Владимиром Лифшицем (он написал, в частности, стихи для песни «Пять минут» из «Карнавальной ночи» Эльдара Рязанова). В 1964 году в журнале «Наш современник» была опубликована подборка стихов британского поэта Джемса Клиффорда, писателя-фронтовика, разумеется, левых взглядов. В числе прочего было опубликовано стихотворение «Квадраты», которое представляло собой критику тоталитарного общества. Тем не менее цензура спокойно пропустила переводы Клиффорда в печать, поскольку речь шла, как казалось, о капиталистическом строе (ну а о чем еще может писать никогда не бывший в СССР англичанин?). У многих читателей Клиффорда тем временем случился когнитивный диссонанс: все описанное в стихотворении они могли примерить на собственную жизнь, но впрямую говорить о чем-то подобном можно было разве что в самиздате. Через десять лет выяснилось, что Джемс Клиффорд — это блестящая мистификация, придуманная Лифшицем для отвода глаз цензора. Сама фигура британского писателя стала «экраном», позволившим пропустить в печать антисоветские стихи под видом критики загнивающего Запада. 

Интересной рифмой к этому сюжету стала современная история 49-летнего z-поэта Геннадия Ракитина, филолога и бывшего учителя из Подмосковья, в течение года публиковавшего свои стихи на страничке во «Вконтакте». За время своей короткой литературной карьеры Ракитин написал 18 стихотворений, добился определенного признания среди участников фестивалей z-поэзии, а также виртуально подружился с чиновниками и депутатами. В июле 2024 года выяснилось, что Геннадий Ракитин — мистификация двух петербуржцев, которые под этим именем публиковали переводы нацистских поэтов. 

Интересно сравнить две этих мистификации. Разоблачение Клиффорда не было главной целью Лифшица: опубликованные переводы работали в первую очередь на двусмысленность (одно из онтологических свойств эзопова языка), которая безошибочно считывалась современниками, заставляя их восклицать: «Как же это пропустили в печать?» То есть вне зависимости от того, существовал Клиффорд или нет, перенос сюжета его баллад на советскую действительность осуществлялся читателями «Нашего современника». В случае же с Геннадием Ракитиным, напротив, именно саморазоблачение и было единственной целью авторов. Причем успех этого литературного проекта напрямую зависел от того, опознают раньше времени в текстах Ракитина нацистскую пропаганду или нет. 

Более того, в отличие от классического эзопова высказывания, всегда обращенного к «своим», авторы «Геннадия Ракитина» изначально обращались именно к «чужим»: «Мы много думали, какое бы сделать антивоенное высказывание, чтобы его услышали не только те, кто против войны, а, наоборот, те, кто ее активно поддерживает. В некотором смысле попытаться выбить у них почву из-под ног. Чтобы, когда они в следующий раз увидят «патриотическое» стихотворение, они задумались, а нет ли в нем нацизма, с которым они делают вид, что борются». 

Дойдя до этого на самом деле фундаментального различия, впору задаться вопросом, а нужен и возможен ли вообще эзопов язык в его классическом виде в современном культурном контексте, там, где существует интернет и всем осведомленным читателям, на которых рассчитана эзопова речь, известны способы обхода блокировок и выхода в неподцензурное пространство? 

В своем предисловии к книге Лосева Александра Архипова приводит современные примеры эзоповой речи, которая используется не в художественном, а в политическом и активистском контексте (и таким образом дополняет книгу Лосева актуальным социальным измерением). В частности, она рассказывает о минчанине, который повесил на окно плакат с надписью «Шардоне — Мерло — Рислинг» вместо изображения бело-красно-белого флага, ставшего символом революции 2020 года (его демонстрация в Беларуси запрещена). Архипова задается вопросом, насколько эзопово это высказывание, если у него на самом деле нет «экрана»: правоохранительные органы точно так же способны прочитать этот жест белоруса, как и простые прохожие. Она называет подобное высказывание «метаэзоповым» и справедливо видит в нем своеобразный протест против использования эзопова языка как довольно одиозного символа несвободы, — поэтому «экран» в данном случае «демонстративно бросается цензору в лицо». 

Схожим, хотя и менее рискованным образом действуют маркетологи книжных магазинов, делая приоритетную выкладку Оруэлла, или издатели, в срочном порядке переиздающие «Остановитесь!» Льва Толстого или книги по истории Третьего рейха. Оставаясь как будто в пространстве двусмысленности, характерной для эзоповского высказывания, они не скрывают своих антивоенных намерений — просто ищут для них «легальные» способы выражения. И «Геннадий Ракитин», как ни странно, близок именно к этому современному «метаэзоповскому» языку, потому что он состоит из жеста, с помощью которого защитный экран оказывается убран.   

Фундаментальное свойство эзопова языка — и об этом пишет в заключительной части своей работы Лев Лосев — довольно парадоксально: на нем нельзя сказать ничего нового. Сама его практика возможна только там, где «свои» могут прочесть зашифрованное послание. Только, в отличие от шифровки разведданных, эзоповым способом сообщается лишь то, что заранее известно адресатам: репрессии ужасны, тоталитаризм чудовищен, в СССР отсутствует свобода слова, страна живет двойными стандартами, в идеологию строителей коммунизма давно никто не верит. 

В финале своего исследования Лев Лосев задается вопросом: «А зачем вообще нужен эзопов язык, если он не сообщает ничего нового?» И сам же отвечает на него: «Читатель, живущий в условиях тоталитарного общества, будет вновь и вновь с волнением следить за этой опасной игрой, в которой интеллект обыгрывает власть, участвовать, хотя бы пассивно, в этой игре, не столько анализируя или реагируя чувствами на эзоповский текст, сколько празднуя его, подобно мифическому ритуалу». Далее Лосев приходит к выводу, что и запретительный характер советской цензуры носит на самом деле не только идеологический, а в большей степени ритуальный характер. Предмет эзопова языка, таким образом, не что иное, как власть. Эзопово высказывание самим фактом своего существования в официальном, подцензурном поле подрывает основы той власти, которая пытается ограничить свободу высказываний. Поэтому, искусно обходя очередной запрет, художник не только сообщает читателям, что те не одиноки в своих чувствах (хотя и этот эффект не стоит недооценивать), но и демонстративно оставляет запретителей в дураках. И никакой «тамиздат» эти задачи, разумеется, не решает. 

Поединок художника с государством на языковом поле — это коррида, опасная игра, в которой бык с тореадором могут поменяться местами. Ставки в этой игре предельно высоки: 8 июля Евгению Беркович и Светлану Петрийчук приговорили к шести годам колонии по делу спектакля «Финист ясный сокол». Если посмотреть на это резонансное дело через оптику исследования Льва Лосева, то можно увидеть в нем чудовищный пример того, как государство, а не художник использует эзопов язык уже в своих целях. Все доказательства в этом деле строились на том, что, поскольку героини спектакля — жены террористов, то и спектакль автоматически «оправдывает терроризм» (что является в современной России уголовным преступлением). Свидетельства множества коллег по цеху, а также зрителей спектакля о том, что его смысл ровно противоположен тому, который видит в нем следствие, демонстративно не брались в расчет. Пользуясь инструментарием Лосева, обвинение, а вслед за ним и суд «прочитали» спектакль так, как если бы в нем были некие тайные маркеры, указывающие на то, что сказанное в спектакле следует читать наоборот, — и настаивают на этом прочтении. 

И последнее. 

В своей книге Лев Лосев заранее оговаривается, что приводить самые актуальные примеры использования эзопова языка он не может по этическим соображениям: авторы живут в СССР, и антисоветская дешифровка их произведений, вышедших в официальное поле, будет подарком для КГБ. Исходя из этих же соображений я не называю современные фильмы и книги, которые можно читать, пользуясь эзоповой оптикой, — но не могу не сказать, что игра с цензурой вышла в России на новый уровень. Главное, что трогает меня в этой ремарке Льва Лосева: защищая диссертацию в Мичигане, на другом континенте, он заботится о своих коллегах, оставшихся в СССР, которых даже и не думает осуждать за то, что они сотрудничают с советским режимом, публикуются в советской печати, издают книги и выпускают фильмы, содержащие эзопову речь. И этому эмигрантам новой волны, безусловно, стоило бы поучиться.

Публикации проекта отражают исключительно мнение авторов, которое может не совпадать с позицией Института Кеннана или Центра Вильсона.