Путин-центр

Перейдем к новостям музейного дела: в состав попечительского совета «Ельцин-центра» вошел Артем Жога, бывший командир дээнэровского батальона «Спарта», основанного другим знаменитым человеком, оставшимся в истории как Моторола. Неумолимая ирония истории: раньше в совет входил Анатолий Чубайс, который, если верить воспоминаниям Ельцина, уговорил его в 1996 году не совершать новый конституционный переворот и все-таки попробовать пойти на выборы; теперь в совете Артем Жога, который лично попросил Путина пойти на пятый срок, и Путин немедленно согласился.

Эта ирония истории и правда всегда находит себе какие-то неведомые пути, и не будет совершенно ничего удивительного, когда через несколько десятилетий на работу в огромный архив «Путин-центра» (брутальное футуристическое здание, ничего такого же по объему и архитектурной амбиции в Петербурге не строили со времен Мариинки-2) будет ходить розововолос_ая сотрудни_ца, определяющая себя так, как при Путине нельзя было произнести вслух, чтобы не получить донос и административную карусель.

Что он_а найдет, разбирая эти архивы? О чем будет думать?

I

Я думаю, будет поразительно, насколько те люди, жившие внутри путинизма, ну мы, не понимали его природы и не могли посмотреть на него со стороны. Даже в последние дни не понимали, что все кончится вот-вот, и продолжали повторять сложившиеся десятилетиями ритуалы и будто нарочно (хотя на самом деле искренне) не замечали очевидных, кричащих признаков.

Будет поразительно, насколько путинизм, если смотреть с длинной дистанции, оказался похож на сталинизм и как эту схожесть отказывались видеть современники, сводя различия к масштабу жертв и подбирая нарочито абсурдные сравнения. Однако у путинизма оказалась та же тоталитарная сущность, только не в том смысле, в каком режим изучают политологи. Тотальное недоверие всех ко всем, сформированное десятилетиями последовательного разрушения гражданских и горизонтальных институтов и структур, спустя двадцать лет привело к буквальной реализации принципа «умри ты сегодня, а я завтра»: кажется, что смертность от ковида, а потом от войны была буквально мультиплицирована миллионами, отвернувшимися от чужой агонии, чтобы проверить статус заказа на «Вайлдберриз».

Конечно, этот уже самый мрачный эффект возник не на пустом месте, — но кто же знал, что оппортунизм окажется идеальной для двадцать первого века стратегией выживания что в международной политике, что в личной карьере и когда дойдет буквально до чужой смерти у тебя на глазах, будет уже поздно искать, с чего все началось. И как же очевидно и безнадежно это выглядит теперь, спустя десятилетия.

II

Центральным мотивом всей архитектуры и драматургии «Путин-центра» стала война, которую сам Путин при жизни считал своим главным достижением, даром истории России. При Путине войну часто ассоциировали с СВО 2022 года и лишь изредка протягивали до 2014 года; только теперь, спустя много десятилетий, ясно, как множественные маленькие войны, которые вел Путин, складываются в общую парадигму: война — это вообще ответ времени, и закончиться они могут только вместе.

Самый комический проект «Путин-центра», над которым уже смеются в курилках, — попытка оценить, когда ресурсы, потраченные на покрытие преступлений режима, превысили все возможные выгоды от выбранного пути. Рациональные современники вроде должны были бы это заметить, это ведь не сложнее, чем опыт человека в кредитах, который бесконечно покрывает долги новыми кредитами и не может выбраться из этого лимба. По логике, это должно делать его неустойчивым, — впрочем, опыт легендарного охранника «Путин-центра» демонстрирует, что на самом деле нет более живучих субъектов, чем такие должники.

И что еще есть в этой вечной войне путинизма против всего мира — насколько она притупила в обществе чувство опасности, даже как ответ на признаки явной катастрофы. По-человечески исследователям сложно понять, как в восьмидесятых люди знали, в какую сторону ложиться ногами и сколько пить йода при появлении ядерного гриба, а в двадцатых уже не реагировали ни на какой «Орешник» иначе, чем мемами.

III

Уходя домой, сотрудни_ца минует основную экспозицию и устало провожает глазами группу школьников, пришедших на экскурсию. Единственный зал, который реально вызывает ажиотаж у публики, — «Кремлевская медицина». Особенно механизмы антиэйджа, которые теперь выглядят примерно как попытка пить воду, заряженную телевизором. Ну и еще пенсионеры любят посидеть в зале (точнее было бы сказать, закутке) «Модернизация»: коллектив был против, историки написали убедительную записку с предложением считать Медведева отдельным президентом и построить ему отдельный «Медведев-центр», но попечительский совет только отмахнулся.

Он_а открывает взглядом двери и выходит в ледяной ноябрь. Этот вечер — личное время, которое никакая работа не отнимет, и впереди такая вечеринка, за участие в какой сам Владимир Путин отправлял под репрессивный каток.

Публикации проекта отражают исключительно мнение авторов, которое может не совпадать с позицией Института Кеннана или Центра Вильсона.