Тень Победы

«Россия победила Запад». «Российские школьники победили на международной олимпиаде». «Ученые из России победили». «Австралийский боксер российского происхождения победил». В череде различных триумфов, активно освещаемых российскими СМИ и лидерами общественного мнения, подчас несложно заблудиться: куда ни кинь взгляд, обязательно обнаружится очередное свершение, призванное убедить людей в том, что Родина их не только неисправимо мудра, но и бесконечно непобедима. Россия, так сказать, не просто родина слонов — она родина слонов победоносных, справедливых и неизменно торжествующих. Тут есть и страна-цивилизация, и великая культура, и народ-богоносец. Войн Россия никогда не развязывала, но всегда в них побеждала. Заняла 17 миллионов квадратных километров, но исключительно мирным путем (а Ермак с Хабаровым так, туристические круизы организовывали). Изобрела все на свете, просто никогда не задумывалась о патентах.

Культ победы, в XXI веке захвативший российское публичное пространство под аккомпанемент возвращения других элементов постсоветской ностальгии (от ДОСААФ до ГТО, от гимна до «героя труда»), недолго довольствовался одним только праздником 9 Мая. Постепенно он стал распространяться, давая в обществе чудовищные метастазы: во-первых, страна одновременно оказалась в плену экзальтированного дискурса «вставания с колен» (вдвойне уязвимого потому, что он предлагал гражданам считать начало новой эпохи собственной истории периодом национального унижения), а во-вторых, о «победе» стали говорить практически везде и по любому поводу. Рекордные урожаи, рекордный экспорт, рекордное бурение… даже погодные невзгоды — и те стали подавать в форме «уникальных» и «беспрецедентных», тем самым укрепляя общий горизонт превосходного, который неожиданно окружил россиян буквально со всех сторон. Если житель России сталкивался с чем-либо, то это обязательно представлялось в каком-то сюрреалистично гротескном ключе: слева были «исторические речи» и «эпохальные выступления», справа — «самые большие» забои и надои, а где-то посередине его донимали рекордные курсы валют и беспрецедентные кризисы, почему-то овладевшие «великой сверхдержавой». Дожди и стройки, соревнования и наводнения, QR-коды и блины — все в России, как в каком-то фантастическом произведении, становилось огромным и невообразимым, заслуживающим не рефлексии, а лишь трепета и благоговения.

После тяжелых испытаний 1990-х желание россиян стать жителями «нормальной» страны было более чем объяснимо: бытовая разруха не лечилась прикладыванием георгиевской ленточки, а долги по зарплатам нельзя было раздать через урапатриотическое подбрасывание чепчиков. В августе 1999 года соцопросы показывали, что 59% россиян хотят жить «как на Западе» (причем только в возрастной группе «60+» сторонники такой позиции составляли меньшинство, 41% против 59%). Даже в 2003 году лишь 34% респондентов полагали, что Россия должна стремиться к статусу сверхдержавы. В 2014 году таких было уже 42%; можно сказать, что граждан снова бросили в пекло «ненормальности» — правда, называя такое состояние «особой исторической миссией», «деколонизацией», «денацификацией» и прочими формами борьбы с воображаемыми сатанистами. Жизнь в России превратилась в своеобразный косплей голливудского боевика: корни всех проблем страны неожиданно обнаружились за ее пределами, но козни коварных врагов, одновременно могущественных и беспомощных против таинственной русской души, должны рухнуть под натиском тройственного союза «национализаций», «мобилизаций» и «цивилизаций». «Россия обречена на победу», — не осознавая смысла произнесенного, одновременно клекочут прохановы и ходаковские, матвейчевы и путины. «Россия обречена на успех».

Людей, желающих обманываться, как известно, обмануть несложно. Россияне же, к сожалению, в определенный момент не могли сопротивляться обрушившейся на их головы массированной телевизионной пропаганде, да и не очень-то хотели: на фоне реального улучшения благосостояния в первой половине нулевых (а следовательно, на фоне увеличившихся ожиданий) хотелось «продолжения банкета», но власть вместо яств могла предложить лишь пафосный блокбастер «Возвращение метанарратива». Грубо говоря, в неравенстве «пушки или масло» появилась третья переменная — попкорн.

Масштаб имитации реальности оказался действительно впечатляющий: как сказал десять лет назад фермер Василий Мельниченко, «Россия производит впечатление великой державы, но больше ничего не производит». Приятнее всего смотреть фильмы, где добро побеждает, а ты понимаешь, что добро — это ты; так и в последнее десятилетие россиян пытались более чем разнообразными способами убедить в том, что они постоянно побеждают, за какое бы дело ни взялись. Потратить 1,5 трлн рублей, но провести зимнюю Олимпиаду в городе, где в день финала женского слоупстайла будет +20? Пожалуйста. Сравнивать аннексию Крыма с победой над нацизмом? Пожалуйста; в 2014 году это сделает губернатор Владимирской области. Грозить Флориде ракетами во время Послания Федеральному Собранию? Пожалуйста; и большинство граждан поддержит это, заявив, что страх других стран перед Россией — это хорошо. Дальше — больше: во время проведения в России футбольного мундиаля пресс-секретарь президента сравнит победу сборной над Испанией с «хроникой 9 мая 1945 года», а депутаты Госдумы скажут, что победа над Египтом была нужна, «как нашим отцам и дедам 75 лет назад на Орловско-Курской дуге». Характерно, кстати, что в 2020 году в России нередко появлялись плакаты с текстом «75 лет Победы», а не «75 лет Победе», — что означало, по всей видимости, неустанную и непрекращающуюся викторию страны на протяжении всех прошедших долгих лет. Чего не сделаешь ради непреходящего чувства побед! Какие уж тут грамматические нормы родного языка.

В какой-то момент происходящее начинает напоминать сеанс коллективного аутотренинга: как героиня Ирины Муравьевой в известном советском фильме неустанно напоминала себе о собственной обаятельности и привлекательности, так и россияне продолжают рассказывать друг другу истории о торжестве чего-нибудь отечественного, чтобы «жить стало лучше, жить стало веселей». Встреча с действительностью оказывается куда менее ценной, а возможно, и вовсе нежелательной, ведь куда приятнее называть Владимира Зворыкина, Саймона Кузнеца или Абрахама Маслоу «русскими учеными», чем интересоваться, почему политическое руководство твоей страны месяцами не обнародует сведения о потерях на бессмысленной войне. 

Публикации проекта отражают исключительно мнение авторов, которое может не совпадать с позицией Института Кеннана или Центра Вильсона.