Одинокий голос человека

18 ноября 2024 года в парижском Salle Cortot состоялся уникальный благотворительный концерт пианистов Григория Соколова и Сергея Бабаяна. Он был посвящен памяти Павла Кушнира — российского пианиста, умершего в биробиджанском СИЗО. Алексей Мунипов рассказывает историю музыканта, ставшего мировой знаменитостью — посмертно.

Павлу Кушниру было 39 лет. Он окончил Московскую консерваторию, но работал вдали от столиц. Он погиб в Биробиджане, удаленном городке на Дальнем Востоке, который от Москвы отделяет 7200 километров, а от китайской границы — всего 160. 

Отчасти именно эта удаленность стала причиной того, что не только о его антивоенных выступлениях, но и о его аресте и смерти стало известно не сразу. Кушнира арестовали в конце весны, поводом стал его личный YouTube-канал, который он завел в 2022-м году, — в нем он выкладывал видео, в которых резко выступал против войны. Свою первую антивоенную голодовку с требованиями прекращения войны в Украине и освобождения всех политических заключенных он объявил 9 мая 2023 года. За ней последовала еще одна, после ареста за «террористическую деятельность» он объявил третью, сухую, самую тяжелую. 28 июля он умер, как в частном порядке сказал следователь ФСБ его матери, «от голодовки». Официальной причиной были названы заболевания сердца, независимую экспертизу никто проводить не стал. 

Не будет преувеличением сказать, что все его антивоенные заявления звучали в пустоте. На момент ареста у его YouTube-канала было 5 (пять) подписчиков — возможно, один из них на него и донес. Заявления о голодовках он делал в своем профиле во «Вконтакте», и они тоже не привлекли ничьего внимания. Оппозиционной прессы в Биробиджане нет, как нет и правозащитного сообщества. О его заявлениях, как и его аресте, никто не знал. Он был один. 

Характерно, что и о его смерти мир узнал не из газет, а благодаря старинной сети передачи информации, налаженной между российскими арестантами. Его сокамерники передали письмо, которое дошло до Ольги Романовой, живущей в Берлине в изгнании и помогающей российским заключенным. Знакомой Романовой оказалась пианистка Ольга Шкрыгунова — подруга детства Кушнира, поддерживавшая с ним связь по переписке. Лишь благодаря им эта история попала в прессу. 

Сколько таких историй? Мы не знаем. Мы знаем лишь то, что в конце концов доходит до печатных страниц. Эта волна и так кажется бесконечной: каждую неделю все новых и новых людей объявляют иноагентами, выдавливают из страны, сажают, им пишут письма поддержки, за их освобождение борются — иногда эффективно, иногда нет. Но у этих ярких событий есть тень. Темная полоса неизвестной длины. В ней пропадают люди, о которых никто не пишет и никто ничего не знает.

Кушнир напомнил о том, на что способен сильный одинокий голос человека. Какой бывает воля к свободе и как далеко она способна завести. Напомнил, что частный поступок возможен в любых обстоятельствах — несмотря ни на что. Напомнил тогда, когда стало казаться, что такого вообще не бывает, не может быть. 

Самосохранение присуще каждому живому существу, а после начала большой войны антивоенные заявления в России стали действительно опасны. Людей сажают не только за уличные протесты, но и за пост в инстаграме, смс, реплику в частной беседе, строчку в домовом чате, даже за разговор со священником на исповеди. 

Музыканты в России зависимы от государства, к тому же традиционно считается, что музыка — вне политики. Практически все концертные площадки, оркестры, филармонии — государственные, и полностью запретить все выступления и отрезать от всех заработков можно одним движением властной руки (и это происходит). Достаточно сказать что-то не то или выказать сомнение; могут припомнить даже и слова, высказанные в начале войны. Практически все, кто не мог с этим смириться, уехали или тщательно скрывают свою позицию. Именно поэтому мы практически не слышим антивоенных голосов российских музыкантов.

И именно поэтому история Кушнира прозвучала так громко. Настолько, что на нее стали откликаться знаменитости по всему миру, в том числе и те, кто привык говорить только музыкой. О Григории Соколове, одном из величайших современных пианистов, известно, что он никогда не дает интервью, не высказывается по актуальным вопросам и не комментирует даже собственные программы. Его способ коммуникации — только и исключительно фортепианная игра. Однако иногда этого все же недостаточно. И Соколов с готовностью, изумившей организаторов, согласился участвовать в концерте памяти репрессированного пианиста, — чтобы поддержать тех, кто жив, и дать понять, на чьей он стороне. Понять значение этого жеста могут лишь те, кто следил за его карьерой — затворника, молчуна, анахорета, тщательно оберегающего свою частную жизнь.

Вместе с пианистом Сергеем Бабаяном они исполнили программу сочинений Рахманинова, Пярта, Листа, Шумана, Шуберта, Шопена. Концерт был организован на общественных началах: организаторы работали бесплатно, площадка не взяла денег за аренду, музыканты тоже не получали гонораров. Весь доход от концерта предназначен французской благотворительной организации L’Atelier des artistes en exil, помогающей художникам и артистам, которые покинули свои страны из-за военных конфликтов или преследований. 

При этом концерт заочно поддержало ошеломительное число знаменитостей мира классической музыки. Открытое письмо поддержки французского концерта подписали Даниэль Баренбойм, Марта Аргерих, Саймон Рэттл, Андраш Шифф, Барбара Ханниган, Анна-Софи Муттер, Кирилл Петренко, Владимир Юровский, Алексей Любимов, Гидон Кремер и многие другие. «Мы хотим выразить свою поддержку всем артистам мира, которые подвергаются угнетению, а иногда и вынужденному изгнанию, — говорится в письме. — Павел Кушнир выбрал внутреннюю эмиграцию и имел мужество выступать против войны. Он заплатил своей жизнью».

После первой — посмертной — волны поддержки со стороны мировых звезд его подруга Ольга Шкрыгунова горько написала в фейсбуке: «Круто. Хотел бы ты с ними со всеми говорить и играть? Непонятно. А вот они все теперь хотят с тобой». При жизни Кушнир осознанно не искал известности. Живя в столичноцентричной стране, где успеха добиваются в Москве или Санкт-Петербурге, Кушнир уехал подальше, чтобы заниматься любимым делом. И продолжал быть музыкантом, просветителем и активистом — в том числе тайно разбрасывал по городу листовки, а по ночам развешивал антивоенные плакаты. Всем, что он делал, он опровергал максиму о том, что музыка вне политики.

Только после смерти стал понятен масштаб его таланта. Оказалось, что он был не только музыкантом, но и писателем: он оставил два больших авангардных романа, «Ноэль» и «Русская нарезка», а также рукопись «биробиджанского дневника», который он начал осенью 2022 года во время мобилизации. «Русская нарезка» была оперативно переиздана и получила самые восторженные отзывы российских критиков и прозаиков. При жизни Кушнира — она была впервые издана в 2014 году в Германии — ее никто не заметил. Как, в общем-то, он был не замечен и как музыкант. У него не было ни одной профессионально изданной записи, ни одной рецензии или отклика. Что говорить о его собственной музыке — он был и композитором тоже, но о самом этом факте практически никто не знал. Его вокальный цикл на стихи Анны Горенко исполняли на камерном вечере его памяти в Потсдаме (за роялем была сама Шкрыгунова), и я видел расширенные глаза слушателей — это и правда поразительная музыка. 

Он был практически неизвестен даже внутри консерваторского комьюнити. «Его знали немногие. Я тоже не знал его, — написал в фейсбуке пианист (и выпускник Московской консерватории) Антон Батагов. — Прочитав эту новость, нашел концертную запись. Его игра — не вот этот вот циркоспорт, в который в основном превратилось исполнительское искусство, а сдержанное, неброское и мудрое пребывание в музыке».

Записи Кушнира, разбросанные по всему YouTube, слушатели стали открывать для себя лишь после его трагической смерти и обнаружили, что он действительно был блестящим, тонко чувствующим музыкантом с богатейшим репертуаром. Он играл не только на рояле, но и на клавесине, и на органе, с равным успехом мог исполнить и Куперена, и Рахманинова (Сергей Бабаян, комментируя выбор программы для концерта в Париже, замечал, что записи прелюдий Рахманинова, сделанные Кушниром, «полны свежести и подлинного артистизма, и именно поэтому я хотел сыграть Рахманинова для него»). Его цикл мазурок Шопена с комментариями, транслировавшийся по биробиджанскому радио, — это изысканная, точная, полная неожиданных сравнений работа. 

Не случайно именно мазурки Шопена играл на парижском концерте Григорий Соколов. Мазурка — вещь вроде бы легкомысленная, беззащитная, необязательная. И одновременно — инструмент немыслимой силы и внятности. «Если бы могущественный самодержец Севера знал, какой опасный враг угрожает ему в простых мелодиях мазурок Шопена, он бы запретил эту музыку, — писал Роберт Шуман. — Сочинения Шопена — это пушки, утопающие в цветах».

Концерт в Salle Cortot — это память об умершем пианисте. Но проводился он в поддержку живых. И противостоит не только террору и войне, но и забвению — мирскому синониму смерти.

Музыка кажется делом абстрактным, невесомым, ранимым. И все же музыка способна быть если не оружием, то убежищем. Она создает пространство, где нет смерти — и нет страха. Где можно позволить себе не бояться.

Публикации проекта отражают исключительно мнение авторов, которое может не совпадать с позицией Института Кеннана или Центра Вильсона.