Skip to main content
Support
Blog post

Узурпированное материнство

Image Anna Narinskaya

Анна Наринская — о том, как матерей и их детей берёт в заложники система

Russian conscripted men at a soldiers recruiting office during Russia's military mobilization
Tomsk - 11 October 2022. Mobilized soldiers depart from a train station. (Томск - 11 октября 2022 г. Проводы мобилизованных на железнодорожной станции.)

- Она же частичная — мой под неё не подпадает! 

- Ему надо образование закончить, он же в Плехановском учится. 

- На это деньги потребуются, а они у нас на другое отложены. 

- Слушайте, чего вы паникуете? Вот как наступит настоящий кошмар, мы и подумаем, как быть. А поспешишь — людей насмешишь.

Все эти фразы совершенно документальны и в то же время типичны. Они из раза в раз повторялись во время разговоров, которые я вела с матерями ровесников моего сына в первые дни после объявления мобилизации.

Тут важно, что это были непраздные разговоры. У меня была возможность помочь ребятам уехать из России. Помочь небольшими деньгами и связями: деньгами, которые дадут возможность добраться до границы с Казахстаном, и связями, чтоб не потеряться и не пропасть, а найти единомышленников и помощников.

Мне самой результаты моего рейда кажутся совсем неутешительными. Из десяти матерей, которым я предлагала такую помощь, детей призывного возраста отпустили только четыре. Я осознанно употребляю именно это слово — «отпустили». Сами парни вроде бы даже хотели ехать (и уж точно не хотели в армию), но наотрез отказывались принимать решение сами, без родительского разрешения или тем более вопреки ему. Сначала я думала, что это всё же очень странно — такая зависимость совершеннолетних детей от родителей. А как же бесконечные рассказы о бунте молодых и пропасти между поколениями?

Но на третий день этих своих переговоров я наткнулась на пост Дмитрия Захватова, отличного адвоката, в первые дни войны вытаскивавшего моих друзей из отделений полиции. Приведу его текст целиком:

«Звонит мне вчера один парень. Ему вручили повестку, и он решил проконсультироваться со мной относительно того, что ему делать. 

- Не придешь в военкомат, получишь штраф 3000 рублей. Придешь в военкомат, вернешься домой в цинковом гробу в лучшем случае.

- А что если меня будут ловить менты?

- Не придешь в военкомат, получишь штраф 3000 рублей. Придешь в военкомат, вернешься домой в цинковом гробу в лучшем случае.

- Мой отец — бывший военный, он сказал, что надо пойти, иначе не отстанут.

- Что лучше: сдохнуть или чтобы от тебя не отстали и оштрафовали на 3000 рублей?

- Лучше штраф. 

- Тогда что не нужно делать?

- Не нужно идти в военкомат. 

- Правильно. Ты всё понял?

- Да, я всё понял. 

Сегодня читаю сообщение от его сестры, что родители заставили его пойти в военкомат из-за «опасений проблем от ментов». Теперь он в Наро-Фоминске. Скоро поедет на фронт».

Сначала вроде бы невозможно понять, какой из вопросов, которые ставит этот пост, более ужасен. 

Этот: как могут родители «заставить» совершеннолетнего парня, у которого достаточно мозгов, чтобы позвонить адвокату, когда ему вручили повестку?

Или: что же это за родители, что же это за мать, которая такое допускает? 

Но где-то к середине бессонной ночи становится ясно, что это один и тот же вопрос. Жизнь в России невероятно иерархична и зиждется на подчинении. В принципе эта вертикаль и есть то, что построил Путин при нашем общем попустительстве. Вертикаль всеобщей зависимости: подчинённый не может ослушаться начальника, «неважный» — «важного», младший — старшего и, соответственно, ребёнок — родителей. Это настоящее заложничество, подразумевающее делегирование принятия важных решений.

В критический момент этот алгоритм срабатывает даже для тех детей, которые внешне представляются бунтарями и неформалами. Один из моих самых больших (и самых горестных для меня) провалов в этой истории «уговариваний» — мальчик с синими волосами, покрытый пирсингом и татуировками. Он много раз за те годы, которые я его знаю, уходил из родительского дома и вообще совсем не казался «домашним мальчиком». Но последний наш разговор (я позвонила ему так и не пробив слоновью броню спокойствия и абсурдного оптимизма его матери) он прервал на полуслове. «Ну, раз мама не разрешает…», — сказал и положил трубку.

Вопрос, как мама может, наоборот, разрешать — только не своему ребенку, а российской военной машине забрать сына, — один из главных проклятых вопросов последних недель. Находятся желающие порассуждать о «времени российского национального материнского позора», о разрыве связей и безволии. И, казалось бы, ситуация действительно очень сильно изменилась с не такого уж давнего времени: вспомним позицию, которую занимал во время чеченских войн Комитет солдатских матерей. Голос этой организации в России сегодня придавлен, практически не слышен, а тогда российские матери отправлялись за своими сыновьями на места боевых действий, принимали участие в переговорах об обмене пленными. 

Как вышло, что образовавшееся буквально за несколько постсоветских лет материнское, женское единство даже не разрушилось, а именно что растворилось за путинские годы? В России положение матери часто противопоставляют положению женщины. Мол, материнство — это патриархальность и семейственность, а борьба женщин за свои права всё это как раз подрывает. Очевидный факт, что матери — это и есть женщины и, соответственно, права женщин — это и есть права матерей, предпочитают не замечать. Слишком уж это банально.

Пренебрежение банальностями (которые потому и банальности, что содержат непреложную правду) — ещё одна примета путинской России, где всё утонуло в неоднозначности. В этом случае пренебрегают следующим: возможность для женщины принимать собственные решения, её независимость и уверенность в себе равны этим возможностям для матери. Весь «пакет» сдерживания женских прав и свобод (декриминализация домашнего насилия, маргинализация, высмеивание борьбы с домогательствами) направлен на то, чтобы нормализовать в стране женское бесправие, а значит, не стоит себя обманывать, и бесправие матери. Её роль оказывается сведена к некой номинальности, как в знаменитой песне Александра Галича о выступлении Клима Петровича на митинге в защиту мира. Там главный герой сообщает, что израильскую военщину он требует к ответу «как мать, как женщина». Эта горько-карикатурная сцена полностью соответствует сегодняшнему дню, и «женщина-мать» нужна российскому государству только для проформы. И вообще-то даже лучше будет, как-то солиднее, если эту роль исполнит мужчина. Например, сотрудник военкомата.

В итоге молодые люди в России сегодня оказываются заложниками дважды. Они заложники системы всеобщего подчинения, не дающей осознать свою самостоятельность и, соответственно, практиковать её. Они становятся заложниками своих семей и, в первую очередь, матерей. А матери — заложницы системы, которая отказывала им как женщинам в видимости, в голосе, в солидарности, в инициативе. 

Материнство — это не только и не столько инстинкт. Это позиция, это возможность высказывания и действия. В путинской России эта возможность узурпирована. 

Публикации проекта отражают исключительно мнение авторов, которое может не совпадать с позицией Института Кеннана или Центра Вильсона.

About the Author

Image Anna Narinskaya

Anna Narinskaya

Author, curator, documentary filmmaker, activist
Read More

Kennan Institute

The Kennan Institute is the premier US center for advanced research on Eurasia and the oldest and largest regional program at the Woodrow Wilson International Center for Scholars. The Kennan Institute is committed to improving American understanding of Russia, Ukraine, Central Asia, the South Caucasus, and the surrounding region though research and exchange.  Read more